Страница 15 из 37
Всероссийский Союз Инженеров доводил до сведения населения, что индустрия, стоящая во главе социального государства, постепенно отодвигалась на задний план и заменялась первобытным способом труда с характером кустарного производства: „Город теряет облик культурного руководящего центра и принимает вид поселка первобытного человека, где вся умственная и физическая энергия направлена на удовлетворение только животных потребностей.“[298]
Борьба за существование сводилась лишь к утолению голода и поиску тепла. Екатерина Эйгес, работавшая библеотекаршей и живущая в общежитии, вспоминала, что в комнате у неё становилось все холодней. По словам мемуаристки, до металлических предметов нельзя было дотронуться, они жгли пальцы.[299]
К концу зимы 1919 года холод в комнате Эйгес стоял такой, что жить в ней стало невозможно. Свидетельница эпохи призналась, что при дыхании виден был пар, а ложиться на холодные простыни было жутко, точно в прорубь. Подаренные ей крупные зерна пшеницы Эйгес слегка разваривала на плите, заворачивала в бумагу и клала под подушку. Каша доваривалась и от этого слегка согревала постель. В конечном счёте начальство сжалилось над библиотекаршей. Её перевели в другую комнату, на пятый этаж.[300]
Новая комната была не так комфортабельна, как первая. Она была узкой и длинной, с одним окном на двор, узким проходом между кроватью и шкафом, столом и диванчиком. Но зато в ней было тепло как в бане. Узнав об этом, к Эйгес стали приходить люди, чтобы погреться.[301]
Холод стал неизменным рефреном первых лет коммунистического правления. В 1920 году в Петрограде было настолько холодно, что священники в храмах совершали летургию в перчатках и ризах на шубах. Писатель В. Б. Шкловский констатировал, что полярный круг стал реальностью и проходил где-то около Невского.[302]
В Москве отключение отопления также привело к резкому снижению температуры и хроническому ознобу. Поэт Рюрик Ивнев вспоминал, как в 1920 году он приехал в столицу со своим другом Гоги Гиевским. Они остановились в зашарпанном номере гостиницы „Русь“. Ивнев засвидетельствовал, что до тех пор, пока они не достали дров, они спали на одной кровати, навалив на себя весь их гардероб и жалея, что нельзя сверх этого укрыться ещё и креслом.[303]
Жителям других губерний приходилось не легче. К примеру, в Оренбурге зимой 1920 года также были отмечены сильные холода. Большевик А. Г. Зверев, который учился на Красного командира, с десятками других курсантов поместился в бывшем помещении юнкерского училища. Окна в училище были разбиты.[304] Зверев вспоминал, как ночью нестерпимый мороз погнал курсантов из нетопленных казарм. Они отправились на пустырь возле кладбища ломать деревянные заборы для отопления.[305]
Зима не делала поблажек ни на идеологию, ни на разруху, ни на отсутствие горючего. Историк Ю. В. Готье вспоминал, что это был „быт эскимосов и самоедов.“[306] Весьма точно трагизм ситуации в стране выразила уроженка Курска, эсерка Е. Л. Олицкая. В своих воспоминаниях она отметила, что жизнь становилась „пещерной“, но никто не смел об этом говорить.[307]
Ещё один наблюдательный современник, философ Фёдор Степун, констатировал, что тепло, простор, уют исчезли из квартир. По мнению Степуна, в новых, часто убогих убежищах глубже ощущалось счастье иметь свой собственный угол, крышу над головою: „Маленькие железные печурки по прозванию 'буржуйки', вокруг которых постоянно торчали холод и голод, благодарно и первобытно ощущались почти что священными очагами жизни.“[308]
Степун неслучайно упомянул „буржуйки“. С отключением отопления эти печки стали одновременно и спасением, и символом времени. Задавленный бытом обыватель посвятил всего себя заботам о тепле и еде. Он махнул рукой на пустые обещания власти. Как отмечалось в одном исследовании, чугунная „буржуйка“ заслонила небо, а проблема дров вытеснила все „вечные“ проблемы и „вечные“ темы.[309]
В своём анализе происходящего писатель Евгений Замятин пошёл ещё дальше. Он наделил „буржуйку“ поистине божественными силами. В рассказе „Пещера“ прозаик описал, как в центре квартирной вселенной умирающей интеллигенции располагался коротконогий, ржаво-рыжий, приземистый, жадный пещерный бог – чугунная печка. Люди молчаливо, благоговейно и благодарно простирали к богу руки.[310]
Замятин едва ли преувеличивал. Огонь „буржуйки“, действительно, стал священным и спасал людей от неминуемой гибели. „Буржуйка“, также известная как „пчёлка“ и „моргалка“, представляла из себя небольшую, кустарно выполненную металлическую печь-времянку с трубой сбоку и плоской поверхностью сверху. Поверхность эта была приспособлена для приготовления еды.[311]
Изначально „буржуйку“ делали из листового железа.[312] При отсутствии соответствующей технологии каркас печки сгибали из содранных вывесок лавок и магазинов.[313],[314] Однако трудность заключалось в том, что железная печурка быстро нагревалась докрасна и быстро охлаждалась.[315] Печки, сложенные из кирпича, сохраняли тепло значительно дольше железных. Поэтому „буржуйки“ были со временем модифицированы.[316]
Установив печь, горожане пытались достать кирпичей и глину для обкладки. Это было затруднительно из-за отсутствия материала. Выделка кирпичей в империалистическую войну прекратилась.[317] Помимо этого перед жильцами вставала проблема установки трубы, которая должна была выходить в форточку.[318] Процедура проведения трубы была сопряжена с массой сложностей.
Причина отсутствия массового производства печей в стране заключалась в отсталости Российского государства в области теплотехники. Недостакок финансирования, промышленно-транспортный развал и слабое планирование привели к тому, что ни в Мировую, ни в Гражданскую войну предприятий по производству специальных печных материалов создано не было.[319]
В конечном счёте, „буржуйка“ стала отличаться от „пролетарки“ тем, что первую стали делать из кирпича, а „пролетарку“ – по-прежнему из жести.[320] В мире маниакального классового размежевания большевиков даже печки стали классово противопоставляться. Впрочем, позже названия печурок смешались и стали синонимами. Со временем про „пролетарку“ забыли. Именно „буржуйка“ стала символической королевой эпохи.
Монополии „буржуйки“ помогло и то, что голландские печи и камины в российских домах потеряли свою функциональность. „Голландки“ и камины, которые обладали коэффициентом полезного действия лишь в 10–15 %, стало нечем топить. В итоге „буржуйки“ стали вытеснять все остальные печи из обихода. „Буржуйки“ обладали более высокой теплоёмкостью и потребляли гораздо меньше дров.[321]
298
Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921–1923 / Вступительная статья, составление В. Г. Макарова, В. С. Христофорова; Комментарии В. Г. Макарова, Русский путь, Москва, 2005, стр. 51
299
Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
300
Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
301
Эйгес Екатерина, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
302
Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 297
303
Ивнев Рюрик, Жар прожитых лет. Воспоминания. Дневники. Письма, „Искусство-СПБ“, Санкт-Петербург, 2007, стр. 304
304
Зверев А. Г. Записки министра, Издательство политической литературы, Москва, 1973, стр. 25
305
Зверев А. Г. Записки министра, Издательство политической литературы, Москва, 1973, стр. 24
306
Готье Ю. В. Мои заметки, Терра, Москва, 1997, стр. 325
307
Олицкая Е. Л. Мои воспоминания, Т.1, Посев, Франкфурт на Майне, 1971, стр. 148
308
Степун Фёдор, Бывшее и несбывшеесям том 2, Издательство имени Чехова, 1956, стр. 204
309
Очерки истории русской советской журналистики (1917–1932), Отв. Редактор А. Г. Дементьев, Наука, Москва, 1966, стр. 76
310
Замятин Е. И. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1. Республика/ Дмитрий Сечин, Москва, 2011, стр. 541
311
Козлов А. А. История печного отопления в России, АНКО-Эксклюзив Стиль, Москва-СПб., 2017, стр. 122; также Полетика Н. П. Виденное и пережитое (из воспоминаний), Библиотека Алия, Иерусалим, 1982, стр. 184
312
Бьёркелунд Б. В. Воспоминания, Алетейя, СПб, 2013, стр. 101
313
Шкловский В. Б. Жили-были, Советский писатель, Москва, 1966, стр. 142
314
Осоргин Михаил, Времена. Происшествия зеленого мира, Интелвак, Москва, 2005, стр. 149
315
Стратонов В. В. По волнам жизни. Т.2, Новое литературное обозрение, Москва, 2019, стр. 183
316
Гершензон-Чегодаева Н. М., Первые шаги жизненного пути, Захаров, Москва, 2000, стр. 127
317
Стратонов В. В. По волнам жизни. Т.2, Новое литературное обозрение, Москва, 2019, стр. 183
318
Ивнев Рюрик, Жар прожитых лет. Воспоминания. Дневники. Письма, „Искусство-СПБ“, Санкт-Петербург, 2007, стр. 304
319
Козлов А. А. История печного отопления в России, АНКО-Эксклюзив Стиль, Москва-СПб., 2017, стр. 133
320
Селищев А. М. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917–1926), Либроком, Москва, 2017, стр. 195
321
Степанищева Зинаида, Неокончательная правда, Фонд Сергея Дубова, Москва, 2005, стр. 28; Протопопов В. П. Печное дело, Госстройиздат, Москва-Ленинград, 1934, стр. 112