Мёртвый

Артем с Зинуром наслаждались вновь обретенной жизнью на полную катушку. Особенно это касалось Зинура, который давно уже отвык от привилегий, даруемых молодостью тела. Казалось, он решил испробовать все, что когда-то не успел, не смог или не захотел.

Они носились по городу в «шестерке» Артема, назначали свидания с девушками, водили их в рестораны и театры. Да, девчонки почему-то больше западали на Артема, хотя, на взгляд Зинура, он сам выглядел более привлекательно, но кто этих женщин поймет! Главное, что и ему доставалось от славы друга. Они выезжали на «зеленую», жарили шашлыки, пели песни под гитару — Зинур, как выяснилось, неплохо пел и играл, купались, загорали. В общем, они занимались всем, что взбредет им в голову. Зинур уломал Раушанию Ибрагимовну, и та отпустила его в полноценный отпуск — на целых 28 календарных дней! А деньги были у Артема, и он их не жалел, тем более для друга. «Как пришли, так и ушли, — говорил он, смеясь. — Не у станка горбатился, чтобы их экономить».

В поездках по окрестностям города Артем присмотрел себе пустующий домик в деревне Яман-Порт, что примерно в ста километрах от Уфы, и уже договаривался о его приобретении, что было не так уж и просто. Вроде бы особого запрета на продажу частных домов не было, но приходилось обходить столько бюрократических препон, что впору было махнуть рукой. Однако Артем был упертым, если уж чего решил, то добивался этого не мытьем, так катаньем. Это, безусловно, в нем было от личности второго «Я», а не от души первого. Первый, в общем-то, был парнишкой простоватым и наивным. Зато второй был наглым как танк и таким же непробиваемым. Он быстро нашел общий язык с председателем сельсовета в поселке Красный Ключ, к которому их деревня была приписана, сделал ему пару подарков, и дело потихоньку стало налаживаться.

Сам домишко был стареньким и маленьким, но вот в то место, на котором он стоял, Артем влюбился с первого взгляда. Это была небольшая площадка на склоне горы, откуда открывался поразительно живописный вид на реку Уфу, или Уфимку, как ее называли местные, пролагавшую свое русло меж поросших лесом гор Южного Урала. Артем уже решил, что домик этот снесет и построит здесь нормальное жилище, чтобы туалет был не на улице и не типа «очко», да и вообще. Хотя, если честно, ему нравилось, проснувшись рано утром и сбегав в туалет, потом открыть щелястую деревянную дверку, сделать один шаг вперед и замереть, любуясь развернувшейся перед глазами панорамой почти дикой природы — восходящее солнце отражается в водах реки внизу, горы, уходящие в бесконечную даль, и полная тишина вокруг. Куда там какой-нибудь Швейцарии, когда здесь такая красота, и притом совсем за дешево! А если проехать еще километров на восемь дальше, то попадешь в поселок Павловка, расположенный в южной части Павловского водохранилища, там вообще шикарнейшие виды из серии «Вам и не снилось».

У Зинура между тем наконец объявилась любовь — двадцатилетняя медсестра по имени Альбина, симпатичная и веселая. Артем постоянно называл ее Алей, на что та злилась и требовала, чтобы ее имя не сокращали. Зинур, конечно, слушался, а Артем нарочно подтрунивал, словно каждый раз забывал. В конце концов первой сдалась Альбина, решив, что Артем (при взгляде на которого у нее подгибались колени, она и с Зинуром-то закрутила, чтобы быть поближе к нему) будет исключением из правила и только ему одному дозволено называть ее так. Мудрая мысль для девушки двадцати лет — одновременно она решила проблему со своим же запретом (ведь исключение правила не отменяет, а, наоборот, подчеркивает) и лишила Артема возможности подсмеиваться над ней. Правда, в дальнейшем это чуть не привело к конфликту Зинура с Артемом, но не факт, что именно из-за этого, да и вообще, так далеко вперед заглядывать не стоит. Особенно сейчас, когда каждый день для Артема мог оказаться последним и он строил свою жизнь, исходя именно из такой возможности.

***

Между тем приближалась пятница, а это значит — пятничный намаз и следующий удар по ковену. Артем уже наметил для себя следующую цель — Эвика Сибатрова, продавщица в гастрономе на улице Шота Руставели на «Полгоры»[1], почти напротив общаги, в которой он был прописан.

Магазин закрывался в восемь часов вечера, а еще через десять, иногда пятнадцать минут Эвика с другими продавщицами расходились по домам. У заведующей была своя машина — красные Жигули «пятерка», на которой она гордо укатывала, никогда никого не подвозя. По крайней мере, Артем за пять вечеров слежки не видел такого ни разу. Остальные тянулись наверх, к проспекту Октября, к автобусным, троллейбусным и трамвайным остановкам, откуда разъезжались по домам, нагруженные продуктовыми сумками. Никуда не денешься, обычные реалии позднего СССР, емко выраженные в народной поговорке: «Тащи с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!» Восьмидесятые годы в стране Советов, последнее десятилетие перед ее развалом, являлись пиком всеобщего дефицита, приобретшего почти катастрофические размеры к самому их концу. Сейчас, в 1984-м, все было не так плохо, как будет лет через пять, но уже витало что-то такое в воздухе, появившееся со смертью Брежнева, восемнадцать долгих лет бессменно правившего государством. А уж после смерти Юрия Андропова, порулившего страной чуть больше года, и половину этого срока — из больничной палаты, и прихода к власти полуживого Константина Черненко, который даже с экрана черно-белого телевизора выглядел как человек, который может умереть в любую минуту, витавшее в воздухе ощущение перемен сгустилось до почти уже видимой невооруженным взглядом концентрации.

А потому, никого не стесняясь, народ тащил с работы все, что только можно было утащить и приспособить в домашнем хозяйстве. Работники сферы питания, безусловно, были элитой подобных «несунов», они волокли домой продукты, в том числе дефицитные, которые далеко не всегда можно было обнаружить на полках их магазина в свободной продаже. Да и то, какая еще свободная продажа, тут бы своим хватило. А у «своих», кстати, есть еще и родственники, тоже на них рассчитывающие.