Сапер

— Вера, там живые! — я сорвался к «эмке», уж больно нехорошо у нее дымил капот. Если разгорится, то через несколько секунд вспыхнет немалый костер.

— Эй! — заорал я группе беженцев, среди которых были мужчины — Помогайте!

Мы дружно навалились на “эмку” и перевернули ее обратно. Колеса жалобно скрипнули. Женщины во главе с Верой забрасывали капот землей. Двери машины были покорежены и не хотели открываться.

К нам подбежала группа военных во главе с тем самым лысым майором, которого распекали перед этим. Кто-то притащил лом, начали выламывать дверь. Изнутри тоже стучали.

— Раз! Еще раз! — за лом вцепилось уже несколько рук. Наконец, со скрежетом дверь распахнулась, мы вытащили бледного генерала, положили на землю.

— Пустите, я врач! — Вера растолкала военных, опустилась на колени перед “губастым”. ИЗ машины тем временем доставил окровавленного водителя и поломанного лейтенанта. Его голова болталась будто тряпочная.

— Не жилец — вздохнул кто-то рядом.

— Разойдись! — зло закричал майор — Не дай бог еще раз Юнкерсы прилетят!

— Ну что там? — я наклонился к Вере

— Жив, оглушило его — жена расстегнула на генерале гимнастерку, похлопала по щекам

— Переломов нет? — забеспокоился майор — А то вон как адъютанта Михаила Петровича побило. Насмерть!

— Это что, Кирпонос? — спросил я, разглядывая генерала. Да, похож.

— Он самый — майор вытер платком лысину.

В горящей БА-10 начали рваться патроны — Пойдемте отсюда, а то под рикошет попадем

Солдаты подняли генерала и на руках понесли его в ДОТ. Мы пошли следом.

— Подождите! — крикнула Вера. Она подбежала, отряхивая на ходу руки. — На землю положите! Вы что, не видите, у него рука повреждена!

Впопыхах никто и не обратил внимания на то, что левая рука генерала как-то странно висит. Мы аккуратно уложили его на поднесенную кем-то плащ-палатку и Вера встала возле него на колени.

— Рукав разрежьте, — показала она, где. И после того, как ощупала руку, что-то пробормотала себе под нос, села на траву, сняла левый сапог, сунула ногу подмышку Кирпоносу и потянула его руку на себя. Раздался щелчок, и генерал, вскрикнуа, открыл глаза.

Черная с белыми подпалинами на боках дворняжка бегала внутри ДОТа и оглушительно лаяла. Красноармейцы пытались ее поймать, но какое там… Песель уворачивался от рук, проскальзывал между штабелей ящиков, “лап” пушек и продолжал гавкать.

— Да, кто пустил ее?! — негодовал майор, испуганно поглядывая на лежащего генерала.

— Она сама, между ног забежала — оправдывались бойцы, заходя слева и справа.

— Дверь, дверь откройте! — в дискуссию включилась Вера, дергая железный затвор на бронированном люке.

— Бардак в сумасшедшем доме, — резюмировал Кирпонос, тяжело вздыхая. — Чья собака? Позовите хозяина!

— Среди беженцев вертелась, — майор присоединился к бойцам, ловко хватанул собаку за шкирку.

Вера справилась с замком, с трудом открыла дверь. Лысый мощным броском выкинул повизгивающее животное наружу. Все дружно перевели дух, расселись на ящиках.

— Кто меня вытащил? — Кирпонос обвел взглядом присутствующих.

— Вот он. — майор ткнул в меня пальцем. — А руку вправила военврач.

— Представьтесь, — генерал уселся по-турецки на плащ палатке, пригладил волосы здоровой рукой.

— Старший лейтенант Петр Николаевич Соловьев. 65-й ОМИБ! — я протянул Кирпоносу удостоверение. — А это моя жена, военврач Вера Андреевна Васильева.

— Соловьева, — улыбнулась моя рыжая “зажигалочка”. — Товарищ генерал, мы только вчера поженились, Петя еще не привык.

— Это ваш ОМИБ придали 8-му мехкорпосу? — поинтересовался Кирпонос, разглядывая документы. — Докладывали, что разгромлен был ваш батальон…

— Так точно, — кивнул я. — А спасали вас не только я и Вера, но и все присутствующие.

— Евгений Петрович, — генерал повернулся к майору. — Что с моим адъютантом и водителем?

— Погибли смертью храбрых, — отвел взгляд лысый. — Бронеавтомобиль ваш тоже уничтожен. Бомбой.

Генерал выругался, вернул мне документы.

За стенами ДОТа раздался тонкий свист, потом взрыв.

— А вот и немцы, — Евгений Петрович распорядился закрыть бронезаслонки, зажег свет. Фашисты начали обстреливать укрепрайон, с крыши ДОТа посыпалась бетонная пыль.

— Михаил Петрович, вам надо уезжать в Киев, — майор набрался храбрости, смело посмотрел в глаза генерала.

Кирпонос задумался.

— Я тебя помню, на тебя Поппель представление подавал.

Генерал расстегнул планшетку и вытащил кипу документов.

— Так… ага, вот оно. Хм… героический бой, река Хрестиновка, тут даже документы немцев приложены. Так, а где танкисты?

— Лейтенант, наводчик и заряжающий погибли. Мехвод Оганесян отступал вместе с нами, был ранен, расстались с ним возле Шепетовки. Что с ним сейчас — не знаю.

Я замолчал.

— А стрелок куда подевался? — генерал заглянул в документы. — Поппель пишет, что шестеро вас было.

Я молча глядел в пол.

— Чего глаза отводишь?! — рыкнул Кирпонос. — Забыл как докладывать надо старшему по званию?

— Никак нет, — завелся я. — Стрелок Антонов дезертировал. А потом еще и немцам сдался.

Генерал опять выругался, спросил:

— Откуда знаешь, что сдался?

— При отступлении наблюдали колонну военнопленных, что вели немцы. Антонов был среди них.

Красноармейцы зашумели, но их тут же заткнул майор:

— Разговорчики!

После этого лысый снял большую трубку телефона по типу судового, прокричал позывные. Начал что-то объяснять, закрывая ладонью.

— Херово, лейтенант, — Кирпонос засунул документы в планшетку, встал. — Так бы вам героев надо было дать, но Антонов все меняет. Плохо, плохо работаете с личным составом.

— Да они вообще не из моей части были! — вспылил я.

— Командование принял ты? — резонно возразил генерал. — Значит, и отвечать тебе. Героев не подпишу, “Красное знамя” тебе, “Отвагу” мехводу. Остальной экипаж тоже наградим. Посмертно. Кроме Антонова. Этого найдем после войны и спросим. По всей строгости закона.