Страница 3 из 19
Оно и случилось. Тракторист приехал с обедом вовремя. Пока шныри разгружали обед и выкладывали баранчики из ящика, Полищук и вправду отвел тракториста метров на пятнадцать в сторону и прямо сейчас они ржали над какой-то шуткой. Старшина посмотрел на меня, мигнул левым глазом и начал рассказывать очередной анекдот.
Тут я и решил — пора. Один хрен от Петлюры никуда не денешься, придется решать, кто живой останется. А сколько самый справедливый суд в мире довесит за убитый кусок говна? То-то и оно. Даже если сейчас с побегом это подстава, то добавят всё меньше, чем за убийство. Я быстро прыгнул в кабину трактора. В секунду снял с ручника, выжал сцепление — и покатили!
Сзади закричал вертухай, к нему присоединился тракторист, сдуру пытающийся бегом догнать свой трактор, зеки вокруг замерли, охреневшие от такой наглости: побег на рывок белым днем, это, конечно, здорово и памятно, только глупо — враз заломают. Но я рулил к заборчику под правой вышкой, сколько там до него, метров сто, не больше. Тракторец бодро подпрыгивал на кочках, а на душе поднялось отчаянное веселье, будто мне всё по плечу и будет как я задумал. Даже успел подумать, что ради такого чувства можно и погибнуть.
Петлюра выскочил как черт из норы. Где он только взялся? В руке топор, на роже ухмылка — дождался, значит. Завалит меня, а ему еще и послабление за предотвращение побега нарисуют. Только что-то не так пошло в его уродском счастье — наверное, поскользнулся на сырой траве и, нелепо взмахнув руками, начал заваливаться на бок, задрав в падении ногу, обутую в аккуратно собранный гармошкой кирзач. Ну а я поворачивать не стал. Левое переднее колесо перевалило через его ноги и мне даже послышался хруст костей и вопль, полный муки. Чепуха, конечно, за шумом тракторного двигателя и выстрел не услышишь, а тут чьи-то ноги. Как проехал задним колесом Петлюру, я, конечно, почувствовал. Не выдержал, оглянулся — успеваю, далеко отъехал. Включил заднюю и прокатился по гниде еще раз взад и вперед. Мальчишество, конечно, но очень уж допек он меня.
Заборчик рухнул без сопротивления. Да кто его сильно крепил? Так, прибили на три гвоздя, чтобы ветром не завалило, натянули колючку и все дела. Конвой наконец-то решил, что пора стрелять, Кто-то пустил очередь патронов на десять в белый свет. Стреляй, солдатик, тренируйся.
Деревья начинались метрах в двадцати от ограждения. Там я и ломанулся пешком. Правее и прямо, как сказал Полищук. Не факт, что правду сказал, вертухаю верить нельзя, ну да чем не направление.
А вот и собачка прибежала. Иди, Лада, от греха подальше. Ты не Петлюра, тебя мне жалко, но если что — моя жизнь мне дороже. Ладка оказалась умнее, чем казалась и убежала вдаль после первого же живительного пендаля.
Под ногами зачавкало болото. Пойдем по правому краю, как старожилы рассказали. Вон вроде и сосна кривая видна. И тут нога поехала на кочке и я нырнул. Болото приняло меня как родного — ушел под тину с головой.
В ушах зашумело, в глазах появился какой-то блеск. Я рванул изо всех сил вверх, буквально выпрыгнул из трясины. Канула в глубину зековская роба, сползшая с плеч. Да и хрен с ней, невелика потеря. Не про тряпье думать надо, а как живым остаться. Тут же полез к берегу, хорошо, за траву какую-то удалось зацепиться. Вылез на сухое, отдышался. Что-то тихо в лесочке, сейчас тут натурально цирк должен твориться, а ни звука не слышно. Куда же погоня делась?
— А ну стой!! Руки вверх!
Таки не пустой лес оказался. Передо мной, на крутом берегу стоял молодой парень в пограничной форме и целился из мосинки. Не целился даже, так, держал ствол в моем направлении, но, судя по тому, как держал, было понятно, что не промахнется. Да с трех метров и ребенок попадет. Я посмотрел чуть выше. На гимнастерке в петлицах я увидел два треугольника, один кривовато пришпилен, недоработочка. Треугольника?!
— Имя, фамилия, год рождения…
Лейтенант НКВД лицом очень напоминал Подгорного. Такая же ряха — поперек себя шире, поросячьи глаза. Только вот кубари в петлицах, портрет Сталина на стене и старый черный телефон на столе намекали, да что там намекали, кричали: «Громов — ты в жопе».
Осознание, что я в прошлом — пришло быстро, еще в погранотряде. Стоило только увидеть полуторку с деревянной будкой вместо кабины, из которой бойцы вытаскивали какие-то ящики — прозвенел первый звоночек. Второй колокол ударил, когда мы проходили мимо старинного репродуктора-раструба — передавали песню из фильма "Светлый путь". Орлова бодро так пела про журавлей:
— Эй, боец, — я обернулся к пограничнику, что конвоировал меня, — Какой сейчас год?
— Иди, не задерживайся — сержант ткнул меня дулом Мосинки в спину
Продолжала петь Орлова:
Я тоскливо посмотрел в небо. Нет, журавлей там не было. «Строгий строй» нарушал тут только один я.
Меня завели в одноэтажный домик, на крыльце которого стоял часовой. Тоже пограничник в старой форме.
Внутри пахло армейкой — гуталином, оружейной смазкой и портянками. По длинному коридору — почти казарменной «взлетке» — мы дошли до двери, обитой коричневым дерматином, рядом с которой висела доска с газетой Правда. Я кинул быстрый взгляд. 8 июня 1941 года. «Блестящий успех займа», «Высокая активность советских колхозников», «Крайком партии об охране общественных земель» — глаза выхватывали заголовки, мозг категорически отказывался воспринимать действительность.
— Товарищ командир, нарушителя границы споймали. На третьем секрете, — сержант распахнул дверь, подтолкнул меня внутрь аскетичного кабинета — стол, два колченогих стула, шкаф с книгами. За столом сидел плотный, лысый старлей лет сорока, быстро что-то писал перьевой ручкой.
— Заводи.
На меня уставились внимательные карие глаза.
— Обыскивал?