Страница 48 из 58
После того, как я очищенное от пыли и плесени полотно отвезла в музей, и на рентгене убедилась, что никаких дописок не было, приступила к реставрации. Промазала поверхность осетровым клеем, сверху проклеила папиросной бумагой, прогладила утюгом и оставила под прессом, чтобы клей проник во все трещинки и заполнил их. Через сутки я сниму папиросную бумагу и покрою полотно лаком. Края, зачищенные от плесени, обработаю раствором. Потом полотно натяну на подрамник и моя работа в общем-то закончена.
С дневниками все намного сложнее: какие-то шифровки и сплошные ребусы, на фоне которых загадка про Ангела кажется детским садом.
- Как ты думаешь, Мэт, - произнесла я, раскручиваясь на стуле, - зачем прабабка вообще эту информацию так зашифровала?
Матвей сидел на диване и читал с телефона какие-то документы, был явно погружен в свои мысли и сперва даже не понял, что к нему обращаюсь. Я же невольно залюбовалась парнем. В серой футболке и спортивных штанах с босыми ступнями он сидел, откинувшись на спинку дивана. Чуть растрёпанная копна волос, задумчивый взгляд серых глаз, нахмуренные брови – картина «Босс в домашней обстановке». До сих пор не могу определиться, как его называть, какое прозвище придумать, но эмпирическим путем выяснила, что «зая» и «котя» бесят Матвейку неимоверно.
- Зая, - испытывая судьбу, тихонько позвала я,- ты меня слышишь.
- Слышу-слышу, душа моя. У кого-то плохая память, и мне стоит напомнить, что я не зая?
- Ну а как тебя называть? Мотя? Матюха?
- На любимый буду откликаться! Другие прозвища не надо придумывать, буду ругаться.
- Заявочки у тебя, ЗАЯ, - хихикая, повторила я и ловко увернулась от диванной подушки. В ответ я запустила ластик, не попала, но получила в лоб второй подушкой, очень удачно снесшей мне с носа очки, доставать которые под стол полез Матвей.
После непродолжительной борьбы подушками была объявлена ничья, и, усевшись на диван, мы стали думать.
- Если исходить все же из того, что Магдалена была в своем уме, когда писала дневники, а это подтверждается тем, что по ее наводке мы нашли серьги, то все остальные ребусы она составляла в надежде, что ее поймут, - Матвей сел на диван, подтянув меня к себе и посадив вперёд между ног, укутал меня пледом и откинулся на спинку дивана, увлекая меня к себе на грудь.
- Почему тогда так сложно? Почему не написать: родня моя, клад подо львом! Чего она боялась?
- Нууу, женщина, муж которой пропал в застенках в 39-м могла бояться даже собственной тени. Портрет спрятала она надёжно. А драгоценности….
- Подожди, - перебила я, - но получается, что боялась она не за родню, а за то, что найдут посторонние? За ней был присмотр? А колье было у сестры или кем там была для Магдалены Агнешка. И Агния не побоялась колье с собой в дорогу потащить, а Магдалена почему-то побоялась. Людям чужим оставила.
- Да, ты права. Миниатюры она взяла, а портрет оставила. Не стыкуется.
- А может, - меня осенило, - был жив ещё кто-то из родственников или Магдалена считала его живым. Кто знал все ее загадки. И кто мог быть в блокадном городе и зайти в их квартиру и забрать портрет, найти серьги и браслет? Брат, может? Тот, который погиб. Тогда все спрятано специально для него. Чтоб мог продать браслет и не умереть с голода, как вариант.
- Или просто собрать все спрятанное и переложить в другое место.
- Но он умер, не добравшись до драгоценностей. Все осталось на своих местах. Но! Магдалена возвращается с дочерью и что? Почему не достала портрет? Почему не пошла за браслетом? Серьги не пошла забирать?
- Может выкупить серьги денег не было, не пошла она даже искать их. А может не смогла найти уже, все разъехались? – проговаривая все это, Матвей мягко поглаживать меня по спине, как кошку.
- Нет, Анна Михайловна сказала, что бабушка с дедом ещё жили на Гороховой какое-то время, не сразу же им квартиру дали.
- А если так: Магдалена возвращается в Ленинград и не знает, что брат ничего не забрал? В комнате с тайником живут другие люди, не посмотреть. Но сразу понятно, что ничего не найдено новыми соседями, потому что об этом бы знала вся коммуналка. И она решает, что брат все нашёл, но погиб.
- Слишком много если. Не понимаю…Кому она оставляла загадки? Если всем потомкам, то одно дело, а если тому, кто в курсе дела, тогда подсказки могут быть понятны только одному человеку.
- Тому, кому они написаны, - согласился с моими рассуждениями Матвей, запуская свою пятерню в мою растрёпанная косу. – Может ты соберёшь из дневника тезисы и покажешь Виталию. Возможно, что как придание передается от бабки к внуку какой-то ключ к разгадке? Шифр? А во втором дневнике что?
- Ерунда, - я бы махнула рукой, если бы не была плотно закутана в плед. – Просто другой рукой записана информация о роде Крошинских на польском языке и в добавок задом наперед. И если картину и первый дневник спрятала Магдалена, тогда вторая тетрадка никак не может быть бабушки Агнессы.
- Почему?
- А кто ее туда положил? Магдалена не могла, а бабушка никогда не говорила ничего про портрет, как будто и не знала о нем. Неее, это писали раньше, чтоб передать потомкам. Надо сказать Виталию, чтоб отдал эту тетрадку переводчику. Глядишь, там новенькое что-то про свой род почерпнут.
А Матвей тем временем добрался до резинки, скрепляющей косу, и снял ее, расплел волосы и теперь меееедленно растягивал пряди по всей длине от макушки до кончиков. Это было так приятно, что я блаженно прикрыла глаза и тихонько замурлыкала.