Страница 81 из 86
— Машерова? — Леонид Ильич обдумал, и кивнул. — Годится, как ты выражаешься. Этот партизан шороху наведет! Вот такая у нас выйдет система сдержек и противовесов… Советская! А, кстати, надо бы всех этих барствующих партайгеноссе из Верховного Совета турнуть. Пускай их места рабочие займут, колхозники, служащие…
— Уже! — тонко улыбнулся Андропов. — Там целая толпа депутатов перекочевала на нары. С конфискацией.
Брежнев гулко захохотал, качая головой.
— Сработаемся, товарищ президент!
Поезд подкатывал, сбрасывая скорость, и я глядел за окно, не отрываясь. Забелели за кисточками тополей корпуса «Фрегата», потянулись садик-огородики частного сектора, лентой полированного металла блеснул Южный Буг.
— Соскучился? — Рита подсела поближе, обнимая.
— Год — не срок… — затянул я. — Но все-таки…
— А что ты хочешь? Мы здесь родились.
Я кивнул, перебирая и гладя девичьи пальцы. Рано, конечно, говорить о привычке, но острое удовольствие первых свиданий отошло. Рита стала частью моих будней.
Бывало, мы весь день занимались своим делами, ограничиваясь мимолетными ласками. Сижу я, корплю над программой, а девушка подойдет тихонько, чмокнет в щеку, приобнимет — и нет ее. А благое тепло остается.
Мы даже поссорились однажды! Что-то я не так ляпнул, Рита надулась. Мое огорчение набрало силу до стона. Покружил по кабинету — и пошел извиняться. А в дверях — сникшая девушка. «Прости, — говорит покаянно, — я такая дура…»
Мы долго, с жаром, как последние влюбленные дурачки, убеждали друг друга в своей вине: «Это я виноват…» — «Нет-нет, это я всё!» — «Да при чем тут ты…»
И всё закончилось примирительным сексом.
А нам открылась новая грань близости. Рите так понравилось, что она, наполовину со смехом, обещала мне регулярно «включать стервозину» и устраивать семейные сцены. Просто, чтобы было за что каяться в постели.
А что до моей телепатии… Мне кажется, что из нас двоих истинный телепат — Марик. Девушка улавливает тончайшие нюансы в моем состоянии, малейшие перепады настроения.
Рита никогда мне не мешала. Когда я работаю, ее не слышно и не видно, но стоит подумать о ней, как она материализуется, плюхаясь ко мне на колени.
Иной раз меня тревожит мое «всеведение», тяготит знание того, что суждено, и наваливается тоска. А девушка будто чует — приблизится, прижмет мою голову к груди, не возбуждая, а утешая. И унимается душевная хворь…
…Поезд выехал на громыхающий мост. В окне показался остров, и Третья мельница вдали… А по зеленоватым водам сплавлялся белый «катер» — теплоходик ПТ-2. Или ПТ-4. Они оба курсируют по Бугу, заходят вверх по течению Синюхи. Речные автобусы.
Рита длинно вздохнула.
— Совсем скоро уже… — пробормотала она.
— Свадьба? — угадал я.
— Угу… — девушка прижалась теснее. — И я стану твоей женой… Ритой Гариной…
«Невестина робость… — мелькнуло в голове. — Знаем, проходили».
— Зато ты оденешь великолепное белое платье, — завел я тоном искусителя, — и будешь самой красивой за историю дворца бракосочетаний…
— …И ты возьмешь молодую жену на руки, — улыбнулась Рита, — и усадишь в машину…
— В белую «Чайку»! — подхватил я.
Девушка засмеялась, обнимая меня за шею, и воскликнула тихонько:
— Подъезжаем!
На солнце заблестела чересполосица путей, и завиднелся вокзал, синий с белым. Металлическим голосом занудил репродуктор, доносясь глухо и невнятно:
— Поезд «Москва — Одесса» прибывает на первую платформу…
Поклажи у нас было немного, сплошь подарки родителям невесты. Если честно, я был рад, что на семью Сулимы снизошел мир и покой. Блудная мама и жена вернулась домой.
Представляю, что она пережила… «Тетя Света» мне всегда нравилась — высокая, стройная, пышногрудая… Рита в нее пошла.
Я никогда не оправдывал будущую тещу, но и не обвинял. Со страху, с отчаяния чего только не наговоришь. Думаю, когда арестовали ее мужа, Светлана потеряла себя. Обратно в нищету, считать каждую копейку… Да она чуть не прибила Николая Алексеевича в тот бедственный день!
А потом всё счастливо разрешилось и… Что ей было делать? Возвращаться к мужу, с которым сама же развелась второпях? А какого мнения о ней будет и он, и Ритка? Подумают, что вот, раз прежнее благополучие вернулось, можно и самой дать задний ход!
И маялась, бедная, целый год… Да дольше!
— О чем думаешь? — опалил ухо девичий шепот.
— О твоей маме, — сознался я.
— О теще? — хихикнула Рита. — Думай, думай! Зятю полезно. Не волнуйся только, ты ей всегда нравился.
— Разве? — удивился я. — Не замечал…
— А мужчины вечно не замечают элементарных вещей! — фыркнула девушка, церемонно беря меня под ручку. — Помнишь, как ты меня в раздевалке увидел? Я, главное, иду такая вся топлесс, а тут ты!
— Не забывается такое никогда, — протянул я мечтательно.
Рита шаловливо пихнула меня плечом.
— Я маме вечером рассказываю, как ты пялился, а она перебила и спрашивает: «Пялился или любовался?» Ну, я подумала, и сказала, что любовался. И не хихикал, а спросил, не сержусь ли я на него… «Вот! — сказала мама. — Миша взрослее моих студентов, и тебе с ним будет хорошо!» Я ка-ак вспыхну, как крикну…
— …С негодованием, — подсказал я.
— «Мама!» кричу, а та улыбается… — Рита оглядела зеленую улицу Шевченко, и вздохнула: — Все какое-то… Не такое. Странное…
— Отвыкли, — мимоходом я глянул в витрину магазина «Ткани», и поймал отражение в большом зеркале. Прикрепленный беззаботно вышагивал за мною, и черные очки плоховато маскировали его. Этого парня, стриженного под новобранца, я видел в поезде. А второй где?
Скосив глаза, я приметил напарника «оболваненного» — тот вышагивал по другой стороне улицы. Служба идет…
Мы с Ритой свернули на Дзержинского, и замолчали — пульс начал частить. Я нисколько не опасался, что Николай Алексеевич откажет мне в руке дочери, но все равно ёжился в душе. А, судя по тому, как крепко девушка сжала мою руку, она волновалась тоже.