Тревога

Но Петькины ужимки хотя бы можно было списать на фронду молодого парня, полагавшего бунтарство доблестью и готового высасывать повод к нему из любого пальца. Ну и на желание перед девушками покрасоваться, словно павлин, хвост распускающий. Что уж греха таить… дело молодое. При желании и отсутствие автомата с газировкой Лукич мог объяснить. Необходимостью ремонта, например.

Но вот как, скажите на милость, можно было истолковать главную перемену, произошедшую с самим зданием?

Да если на то пошло, Михаил Лукич и узнал бы его едва ли, кабы не памятник коллеге-геологу. Массивная статуя парня со смелым лицом и таким огромным мешком за спиною, будто он надеялся напихать в него побольше богатств из земных недр.

Памятник был на месте. Никуда не делось и, собственно, здание института. Только… словно замаскировалось от него, Лукича!

Привычная серость стен скрылась под по-клоунски цветастой обшивкой. А над парадным входом, куда вело все то же широкое крыльцо, буквально теснились множество вывесок. Столько их на одном здании Михаил Лукич не видел даже во время редких заграничных командировок.

От этих безвкусно-цветастых прямоугольников с огромными буквами буквально рябило в глазах. И каждый будто кричал, требуя именно на него обратить внимание.

В растерянности Лукич переводил взгляд с одной вывески на другую. Да то и дело натыкался на незнакомые (и потому выглядевшие особенно жутко) сочетания букв. «МТС», «ВТБ», «DNS», «ОСАГО»… они казались загадочными письменами. Вроде тех, которые видел библейский Валтасар на пиру незадолго до собственной гибели. «Взвешено», «отмерено», «определено».

Материалист до мозга костей, Михаил Лукич с Библией был знаком мельком и из чистого любопытства. Но теперь, разглядывая эти вывески с непонятными надписями, он подобно непутевому вавилонскому царю читал в них приговор себе.

Приговор — может и не смертный. Но однозначно указывавший, что ему, Лукичу, здесь не место.

Не в силах больше смотреть ни на вывески, ни на саму стену жуткой расцветки, он отвернулся. И, кряхтя да хватаясь за сердце, осторожно присел на ступеньки крыльца.

Ну и как он мог бы объяснить происходящее теперь? Какое объяснение, рациональное и скучное, предложить?

Ведь вроде вчера было все в порядке! Или не вчера, а… когда он последний раз приезжал на работу?

— Чем-то помочь… дедушка? — окликнул Лукича голос из-за спины. Молодой, женский, звонкий.

С трудом Лукич повернул потяжелевшую голову. Так и есть: на верхней ступеньке крыльца стояла молодая девушка, почти девочка, в юбке до колен, блузке и темном жакете.

Лицо девушки было приятным, участливым. Но если она и была Лукичу коллегой (что вряд ли), то он ее видел впервые. Но окончательно Михаила Лукича добила сигарета, которую девушка держала двумя пальцами правой руки.

Сигарета! Предмет, который в женской руке Лукич видел разве что в кино. И непременно у персонажей, которых трудно было назвать положительными. У шпионки какой-нибудь или мошенницы. Но уж точно не у такого милого создания, что, небось, в куклы играла не так давно.

Михаил Лукич даже поморгал глазами, даже прищурился, чтобы убедиться — не обознался ли, не показалось ли ему? Увы, не показалось. Маленькая белая палочка, от одного конца которой тянулась вверх тонкая струйка дыма, ничем иным, кроме как сигаретой, быть не могла.

— Да что ж это такое происходит-то?! — не выдержав, вслух воскликнул Лукич, вопрошая сам не зная у кого. И закашлялся натужно, как будто тоже только что курил. Или наглотался дыма.

После чего, осторожно переступая, как когда-то, в бытность в геологоразведке — по болоту, спустился с крыльца и пошел прочь. Сам не зная, куда.

Звонок (телефонный, а не возвещавший об очередном уроке) настиг Алексея Павловича Крянева, когда он выходил из учительской.

Звонила мать. Алексей ожидал, что она опять будет интересоваться, не женился ли ее отпрыск, давно разменявший четвертый десяток лет. А если не женился, то есть ли хоть кто-нибудь на примете.

Но все оказалось гораздо серьезней.

— Сынок, привет, — услышал Крянев, приняв вызов, — я тут до дяди Миши не могу дозвониться. Ты бы проведал его… а то я беспокоюсь.

Алексей вздохнул. Знакомая песня! Если в куплете сообщают о проблеме, значит, в припеве жди просьбу о помощи.

Даже захотелось… нет, не возмутиться — мать все-таки. Но предельно спокойно и вежливо напомнить, что родители на пенсии, у них уйма свободного времени, а значит, они могли бы прекрасно проведать дядю Мишу (он же старший мамин брат) и сами. Не говоря уж о том, что у дяди Миши и свои дети есть. Давно взрослые.

Тогда как у него, Алексея, работы по горло. Подготовка к ГИА, к ЕГЭ. Что суть геморрой не только для готовящейся поступать школоты. Да и просто об уроках забывать не стоило. Точнее, Крянев и рад был забыть. Однако директор, завуч и весь Департамент образования с удовольствием освежили бы его память.

Но тут случай был особый. Дело в том, что в детские годы Алексея дядя Миша частенько бывал у них в гостях. И маленький Леша успел к нему сильно привязаться. Ах, с каким интересом он слушал забавные дядины истории — про работу в стройотряде, службу в армии, геологоразведку. После этих баек мальчику никаких мультиков не надо было. Как и сказок на ночь. Подумаешь, сказки! Вымысел. Тогда как у дяди Миши жизнь любого вымысла увлекательней.

И не беда, что громкий басовитый дяди Мишин голос Лешу немного пугал. Так что гостю-родственнику приходилось нарочно разговаривать тише. Хотя смех свой фирменный, раскатистый и громоподобный сдерживать у него не получалось.

Зато благодаря этому голосу мальчику легко представлялся на месте дяди другой Миша — косолапый и покрытый шерстью. Могучий повелитель дикого леса, где мамин брат неделями бродил, ища полезные ископаемые.

Не зря Леша даже как-то рисунок сотворил — лет в пять. Изобразив трех человечков («мама, папа и я») да медведя рядом. Медведь вышел совсем не страшный, а даже милый. Наверное, из-за огромного, похожего на ромашку, цветка, который он держал в передней лапе.

— А кто сильнее, дядя Миша или медведь? — спрашивал еще как-то раз Леша у мамы. И та с усмешкой ответила, что если бы эти двое встретились, то не стали бы мериться силой, а тем более драться. Но быстро бы нашли общий язык. Ведь у них так много общего!

Подобно своему косолапому тезке дядя Миша и ростом обижен не был, и телосложение имел далеко не хлюпика. Настоящий человек-гора! И Леше казалось, что эта живая гора будет вечно возвышаться над миром.

Но время бежит, и натиска его не выдерживают даже горы. Пока Алексей рос и взрослел, дядя Миша старел. Седел. И будто усыхал, будто сжимался, подобно воздушному шарику, из которого выпустили воздух.

Стоило, конечно, отдать ему должное. В силу бойцовского характера дядя Миша не капитулировал перед старостью, сопротивлялся ей, сколько мог. И даже выйдя на пенсию, не спился, как не стал рабом дивана и телеящика. Ну или «Одноклассников» и других виртуальных отхожих мест.

Напротив, гулял каждый день. И старался не пихать в себя всякую гадость, считавшуюся съедобной разве что формально, зато упрятанную в красивую упаковку.

Но все равно заметно сдал в последние годы. Как овдовел да перешагнул восьмидесятилетний рубеж.

Нет, дядя Миша не выходил на улицу, забывая одеться-обуться. Не принимал собеседника за какого-то другого человека. Гигиеной не пренебрегал. И уж точно не превратился в тряпку, требующую постоянного ухода с присмотром. Напротив, даже в столь почтенном возрасте мог записать себе в актив кое-какие достижения. Микроволновку, например, легко освоил. Мобильный телефон. И не беда, что простой, кнопочный. Ибо к модным устройствам, которые он презрительно именовал «игрушками», дядя Миша испытывал даже меньше интереса, чем к телепередачам.

Разумеется, готовил он себе сам. И от заботливых родственников требовались на самом деле сущие пустяки: звонить время от времени. Ну и проведывать, что называется, живьем.