Страница 27 из 96
— Да это я так шучу, не обращай внимания! — быстро сдал назад Псих. — А что шутки так себе — говорю же, устал с дороги. Ты меня покорми — и я сразу в норму приду. Ну так что — накормишь?
— Конечно, накормлю, бать, лучшими деликатесами! Ты из-за стола как новенький станешь! Слушай, может, пару хороших хиллеров позвать? Пусть тебя полечат для профилактики.
— А и позови, — не стал спорить «папа». — Кашу маслом не испортишь.
На этих словах родственники и подошли к столу, заставленному блюдами так, что ножки мелко подрагивали — как у штангиста, заявившего рекордный вес.
— Садись, бать! — широким жестом предложил Красный Ребенок. — Выпьешь?
— Да не, куда? — мотнул головой Псих, уже набирающий закуски на тарелку. — Мне ж за руль, э-э-э, в дорогу через час. Вернусь — выпью. С чувством, с толком, с расстановкой. В этом деле главное что? Главное — не частить, не мешать и градус не понижать! А ты пей, сына, пей. У тебя жизнь нервная, периодически расслабляться надо.
Через полчаса Красный Ребенок, которого уже изрядно «повело», рассказывал «отцу».
— Ты вот говоришь — «соратников боишься…». А я никого не боюсь! Понимаешь? Вообще никого!
— Да понимаю, понимаю, успокойся, — поддакивал ему Псих, чье настроение изрядно поднялось вместе с показателями. По сути, выставленные деликатесы и два приставленных лекаря уже практически полностью излечили его от последствий недавней «клинической смерти».
«Минут через десять окончательно долечат, — решил он, — и можно будет сваливать уже. В общем, это я удачно зашел. И поедание Босса отсрочил, и себя в почти полный порядок привел. Опять же — возможность порталом прыгать сразу в штаб-квартиру теперь появилась. С таким раскладом на руках уже можно начинать за прикуп торговаться. Надо будет только без суеты и спешки разработать какой-нибудь план понадежнее».
— Бать! — дернул его за рукав Ребенок. — Бать, ты меня не слушаешь, что ли?
— Ну как не слушаю, сын? — всплеснул руками Псих. — Слушаю, конечно. Ты говори, говори!
— Так вот, я и говорю — соратники у монаха гов-но! — убежденно заявил Ребенок. — Я тебе отвечаю, это шлак какой-то, а не воины! А ты говоришь, «боишься». Да кого там бояться?
— Психа, — убежденно сказал Псих. — Ты у меня крут, конечно, но и он не пальцем на свет произведен. Думаешь, зря он моим побратимом был?
— Бать… — с пьяным упрямством замотал головой сын. — Бать, ты только не обижайся, но как-то твой побратим реально опустился. Ва-а-аще не произвел впечатления. Ва-а-аще ни по одному аспекту. Вот стыдно просто на него смотреть было. Ведь когда-то реально герой был. Не, он, конечно, предатель, к хозяевам сапоги лизать за косточки побежал. Но все равно, когда про свою молодость рассказывал, я же видел — ты к нему очень даже всерьез относился. То есть это враг, но враг, победой над которым гордится можно. Боец, равный тебе, во! Я, можно сказать, все детство мечтал вырасти и отомстить ему за украденный у тебя приоритет выхода в Верхние планы. И вот мы встретились. И что?
Он махнул рукой, не замечая, как у собеседника стекленеет взгляд.
— Бать, я тебе честно скажу, не хвастаясь — это был какой-то спившийся пенсионер. И одет как стареющий гей — какой-то колхозный костюмчик тигровой расцветки. Понимаешь, что мне больше всего обидно — я столько лет к этой драке готовился, а заломал его вообще без напряга. Клянусь, не вру, я даже половину своего арсенала не задействовал.
— Говорят, ему умения сильно порезали, — каким-то странным хриплым голосом сказал псевдо-князь. Лицо его в этот момент напоминало застывшую маску.
— И чо? — пренебрежительно спросил сынок. — И чо, бать? Да плевать мне — что там ему порезали, а что — отрезали. Это просто значит, что сейчас он — старый гей с порезанными умениями. Где легенда, нагнуть которого я мечтал много десятилетий? Нету ее. Нету, бать, понимаешь? И от этого у меня на душе — самая зеленая тоска. Понимаешь меня, бать? Бать?
— Понимаю, — сказал «батя». Очень похоже — с большим трудом из себя выдавил это короткое слово. Но сынок, как и все существа в периоды пьяной откровенности, практически не обращал внимания, упиваясь собственными проблемами.
— А последний визит? — продолжал пьяный сынуля. — Это вообще был какой-то реальный позор. Я даже не вышел к нему, бать, его мои шестерки гоняли. Прикинь, бать — мои шестерки гоняли Психа. Да как гоняли! Он даже сандалию потерял, не вру, бать. Мне ее принесли — эту сандалию несчастную. Вот честно тебе скажу, бать, вот только тебе скажу, больше никому не признаюсь — я чуть не заплакал, когда ее увидел. Потому что мечта моя рассыпалась. Потому — она такая жалкая была, эта сандалия. Потертая, сношенная… у меня новобранцы лучше одеваются. И это Псих, бать? Это вот это моя мечта — вот это бессильное пожилое ссыкло, шныряющее по кустам, как крыса?
На этих словах его собеседник, которому он доверчиво изливал душу, встал и ударил его по голове железной палкой.
— Сам ты педик! — сказал Псих, принимая свой истинный облик.
Затем подумал и добавил:
— И педофил еще. И удар слева у тебя слабый.
А потом прыгнул в портал.
Красный Ребенок молчал, наверное, с полминуты, глядя на мир с выражением лица «Что это вообще было?».
Потом встал и крикнул:
— Эй вы там! Доставайте монаха и начинайте потрошить. Папу ждать не будем.
Псих вывалился на ковер в берлоге Гуа, но тут же упруго вскочил на ноги.
Гуа, которая в коротком халатике валялась на диване, вскочила не менее спортивно.
— Ты совсем охренел? — поинтересовалась она, и тон ее не предвещал ничего хорошего. — Я очень надеюсь, что у тебя есть убедительное объяснение…
— Заткнись, — перебил ее Псих.
Гуа от неожиданности действительно заткнулась.