Взгляд на звёзды

Саша была помещена в изолированную одиночную камеру и не имела возможности общаться с сокамерниками. Впрочем, расстраиваться из-за этого едва ли стоило. Саша успела выяснить, что её соседкой слева была скромная тихая художница из Нанта, которая, как подозревала полиция, убила свою подругу, нарисовала картину её кровью и выставила ту на выставку в галерее. Можно было не сомневаться, что уж теперь-то картина точно станет знаменитой. Камеру справа занимала радикальная биоконсерваторша из движения «Чистое тело», которую обвиняли в том, что она с сообщниками похитила и замучила до смерти нескольких человек, вынимая из их тел кибернетические импланты. У обвинения вряд ли возникнут трудности с доказыванием её вины, учитывая, что та опубликовала видеозапись процесса, вместе с манифестом движения, в Сети.

Европа XXII века была достаточно гуманным местом, чтобы с каждым, кто был задержан по подозрению даже в самом серьёзном преступлении, но ещё не осуждён, обращались достаточно уважительно и прилично. Нейросети были полностью блокированы во избежание несанкционированных контактов с внешним миром. Не были разрешены и любые онейропрограммы (столько «чистых ночей» подряд Тёрнер не имела, пожалуй, со школьных лет). Но учитывая, что содержание под стражей было мерой пресечения, а не наказанием, Саше без возражений предоставляли бумажные книги для чтения, настольные игры и другие оффлайн-развлечения, а также позволяли под контролем администрации просматривать новости и связываться с адвокатом так часто, как она пожелает. Если на что-то и приходилось жаловаться — то разве что на кухню, до такой степени пресную и безвкусную, что целые династии французских поваров должны были переворачиваться в гробу из-за творений их бездарных соотечественников.

Тем днём Саша, осилив довольно скучно написанную книгу немецкого астронома Конрада Анбауха «Современные рассуждения о свойствах и отличиях звёзд», до которой прежде никак не доходили руки, развлекалась игрой в го против виртуального интеллекта.

— Мадемуазель Тёрнер, к вам посетитель. Пожалуйста, приготовьтесь к выходу через пятнадцать минут, — бесстрастно-вежливым женским голосом сообщил тюремный ВИ.

— Кто на этот раз пожаловал?

— Ваш дядя.

Саша редко видела дядю таким беспокойным. А ведь к своим шестидесяти годам Дюк Юфирти успел повидать в жизни многое. Дядя был интеллигентным и благообразным мужчиной афроевропейской внешности (во многом пошел в своего деда-бербера), похожим на легендарного американского актёра начала прошлого века, Моргана Фримэна, если не считать более светлой кожи. На его лбу и щеках практически всегда можно было увидеть многочисленные складки и морщины, из-за которых дядя порой напоминал пожилого французского бульдога.

В детстве и юности Дюк во многом заменил Саше отца. Мудрый и рассудительный интеллектуал, располагающий к себе своим мягким добродушием и способный переубедить самого ярого спорщика, не вступая в конфликт, он был непревзойденным наставником для девчонки-подростка со сложным характером, не признающей никаких авторитетов. Даже удивительно, что его собственный сын — Сашин кузен Энди — вырос таким самовлюблённым и напыщенным засранцем.

Тюремщица провела Сашу на кресло для свиданий с посетителями, не снимая наручников. Саша возмутилась бы по этому поводу, если бы не знала — много кто в зоне максимальной безопасности Клерво лишен свиданий вовсе, в наручниках или без.

— Как ты? — спросил дядя участливо.

— Здесь на удивление плохо кормят. Но уж точно получше, чем в Судане.

— Кончай паясничать.

— А что ты хочешь от меня услышать? Я пока провела тут всего месяц. Маловато, чтобы впасть в отчаяние.

Они говорили по-французски, как было заведено между ними ещё с Сашиного детства. Когда-то она знала этот язык так же хорошо, как английский. Даже думала на нём. Как-никак, после маминой смерти она много лет прожила в доме у бабушкины с дедушкой в окрестностях Марселя и окончила там начальную школу. За годы скитаний по свету английский потеснил французский на вторую роль. Но заключение во французской тюрьме оказалось хорошим поводом наверстать упущенное.

— Мне сложно поверить, что моя племянница угодила в Клерво. Мне вообще сложно поверить во всё, что происходит.

— Знаю, Дюк, — вздохнула она. — Мне тоже. Кстати, спасибо тебе большое за адвоката. Он хорош. С удовольствием смотрела сегодня в новостях, как он вещает.

— Тебе позволяют смотреть новости?

— Да, час в день, при хорошем поведении. Но я не буяню.

— Он лучший во Франции. Нам бы не хватило наших сбережений долго оплачивать его гонорары. К счастью, твои новые друзья о вас не забывают. А для них, насколько я понимаю, финансовая проблема остро не стоит.

Саша задумчиво кивнула.

— Я так понимаю, у тебя есть какие-то новости?

— Да. На этот раз хорошие.

— Неужели?

— Вчера в Каракасе удалось договориться о совместном международном доступе к данным, которые поступают от «Лиама». Перуанские военные согласить допустить на станцию «Эхо-12» группу международных специалистов, действующих под эгидой UNOOSA — Управления ООН по вопросам космического пространства. Все данные, которые будут поступать с этого момента, станут достоянием общественности.

— Это отлично. Хоть я и не представляю себе, как Гизу пошел на это.

— Он выдает это за жест доброй воли. Хотя больше похоже, что его принудили к компромиссу бразильские власти. Ситуация была близка к серьёзному международному конфликту: сильное давление США на Перу, заступничество Бразилии, первые дипломатические движения со стороны ЕКФ и КНР… Пришлось договариваться, чтобы ситуация не зашла слишком далеко. Так или иначе, тебе на этот раз повезло. Ваша немедленная экстрадиция под бразильскую юрисдикцию была одним из условий договорённости.

Саша недоверчиво поморщилась.

— Французы просто освободят нас безо всяких условий? Всех семерых? Прямо под носом у «Ориона»?

— Да. «Орион», конечно, в бешенстве. Их юристы сейчас всячески пытаются заблокировать вашу экстрадицию через все возможные суды, всех возможных лоббистов и дипломатические каналы. Но у них ничего не выйдет. Думаю, тебя доставят в аэропорт уже этим вечером.

Саша с облегчением вздохнула. Как бы она не хорохорилась и не пыталась продемонстрировать, что держится бодрячком, месяц, проведённый в четырёх стенах, показался ей годом. Учитывая неопределённость сроков освобождения, нервы уже начинали сдавать.

— Дюк, я не знаю, как благодарить тебя.

— Саша, не преувеличивай до такой степени влияние своего старого дяди. Ты теперь в большой игре. Очень большой. Твоё освобождение — не моя заслуга.

Саша кивнула.

— Да уж. Я успела это обмозговать за последний месяц.

— И что намозговала?

— То, что в дела я влезла в те ещё.

— Негусто.

— Ещё я решила, что буду и дальше заниматься проектом.

Дюк усмехнулся.

— Чего лыбишься?

— Я не настолько плохо знаю свою племянницу, чтобы я мог предполагать какое-либо другое решение.

— Ты считаешь, я не права?

— Ты — взрослая девочка, Саша.

Тёрнер с благодарностью кивнула.

— Бабушка с дедушкой не обижаются из-за истории с маминой могилой?

— Забудь. Ты же знаешь, для них главное, чтобы с тобой всё было в порядке. Мама о тебе спрашивает каждый день. Хотела приехать сюда. Но я не позволил. «Я тут проведывала внучку в тюряге» — не самая лучшая история для чая с подругами.

— Да уж.

— Значит, ты теперь перебираешься в Бразилию? Небось, и Энди с собой позовешь?

— Я только минуту назад узнала от тебя о том, что вообще выхожу из этой дыры. До этого я не исключала, что состарюсь тут и умру, как Карлос Шакал.

— Ну прям уж таки.

— В общем, дай мне пару дней, Дюк, чтобы прийти в себя.

— Тебе стоит быть осторожной, Саша. Наш мир за этот месяц очень сильно изменился. Твоё имя теперь на слуху у всего человечества. У тебя могущественные враги. А насчёт друзей… лучше подумай дважды, прежде чем причислять кого-то к этой категории. Политика — грязное дело. Большой бизнес — ничем не лучше.