Взгляд на звёзды

— Я этого не сделаю, Саша, — упрямо покачал головой он.

— Что?!

— Я не отдам им коды. Не стану помогать им прибрать к рукам плоды проекта, который они похоронили.

— Но ведь они не отстанут от тебя! Они тебя со свету сживут, если придётся!

— Если я буду сидеть сложа руки и ждать действий с их стороны — так и будет. Но я собираюсь начать действовать первым.

Выдержав паузу — самую долгую за время их разговора, во время которой Саша перестала ходить по квартире и уставилась на него с выражением выжидающего недоумения, Купер торжественно изрёк:

— Это — мой проект, Саша. Наш проект. И мы — доведём его до конца. Мы, а не «Орион».

Тёрнер не отвечала довольно долго. Глядя на решительное и торжествующее выражение в глаза старика, она нехотя, но твёрдо уверилась в том, что начала подозревать ещё в самом начале их разговора — от рухнувшей на него новости бедный Доминик съехал с катушек. Ей сложно было винить в этом бедолагу. Она и сама не чувствовала себя вполне в норме, услышав то, что услышала. Чего уж говорить о 86-летнем пенсионере?

А не могло ли всё быть ещё проще и банальней? Не мог ли он просто вообразить себе всё это — разговор с Моникой Мейер, сообщение от «Пионера», жизнепригодную планету? Воспользовавшись бритвой Оккама, приходилось признать, что сумасшествие 86-летнего старика является более простым и статистически вероятным объяснением происходящего, чем наличие в двенадцати световых годах от Земли планеты, чья атмосфера практически идентична земной.

Может быть, первый человек, с которым ей стоило связаться в такой ситуации — это психиатр?

— Ты не веришь мне, да? — догадался он по выражению её лица. — Думаешь, я сошел с ума?

— Нет, — с некоторым опозданием поспешила она заверить его. — Вовсе нет!

Доминик тяжело вздохнул. Он понимал, что Саша врёт ему. Но он не мог винить её в этом. Её реакция была абсолютно логичной и рациональной при появлении на пороге чрезмерно возбужденного старикашки, который несёт бредни, являющиеся отражением его старых нереализованных стремлений и забытых мечтаний.

Купер уже и сам много раз задумывался о том, не сошел ли он с ума, не был ли галлюцинацией его разговор с Моникой. Что ж, если это так — значит, его психическое расстройство слишком тяжело, чтобы он мог его контролировать. А значит — и задумываться об этом вряд ли есть смысл. Если он болен, то другие люди вскоре диагностируют расстройство и позаботятся о том, чтобы он остаток своей жизни провёл в безопасной палате на успокоительных препаратах.

— Доминик, прости, — наконец вздохнула она, устало облокотившись на барную стойку. — У меня просто сегодня был очень непростой день, и мне тяжело правильно реагировать на то, что ты мне говоришь. Может, это я слетела с катушек, а не ты. Я правда не знаю. Давай поступим знаешь как? Ты переночуешь здесь, у меня. Поспишь, успокоишься. А утром, если всё это будет видеться нам так же, как сейчас — мы с тобой вместе подумаем, что делать…

— У нас с тобой нет столько времени, Саша, — покачал головой он.

Жестом руки прервав её не начатую реплику, он сосредоточенно заговорил:

— Давай поступим следующим образом. Зайди в моё «облачное хранилище» — я дам тебе пароль. Там есть копии записей с камеры наблюдения во дворе моего дома. Если ты прокрутишь запись за прошлую ночь и увидишь, что Моника ко мне не приезжала — тогда завари мне успокоительный чаёк, уложи меня спать на этом диване, а утром я пообщаюсь, но уже не с тобой, а со специалистом, который мне в таком случае, очевидно, нужен. Обещаю, я не буду буянить и отрицать, что у старого доктора Купера шарики слегка заехали за ролики. Но если ты увидишь на этой записи Монику — тогда задумайся над тем, какова вероятность того, что она решила проведать меня просто так, из чувства сентиментальности, после стольких лет, да ещё и среди ночи, без предупреждения. И с чего это вдруг на почве её невинного визита вежливости у меня внезапно разыгралось столь сильное умопомрачение, приближение которого не предсказал ни один из врачей, с которыми я общаюсь куда больше, чем мне бы хотелось

Саша не нашлась с ответом, пораженная тем, насколько здраво всё это прозвучало.

— Доминик, ну прекрати, — выдохнула она. — Я не стану просматривать записи с твоей камеры. Это неправильно.

— Сделай это, прошу, — попросил старик. — Что тут плохого? Камера стоит на крыльце, а не в уборной, ничего унизительного здесь нет. Это важно для меня в первую очередь. Если я сбрендил — то уж лучше мне об этом знать. Согласна?

— Да, пожалуй, — нехотя согласилась Тёрнер.

Несколько минут спустя она уже сидела, закусив губу, и внимательно смотрела на статный силуэт Моники Мейер, выходящей из машины и направляющейся уверенной походкой к двери Купера.

— Вот чёрт, — вымолвила она наконец.

— Ты была бы больше рада, если бы оказалось, что у твоего старого преподавателя поехала крыша?

— Во всяком случае, я была бы намного более спокойна. И лучше знала бы, что делать. Не обижайся.

— Никаких обид.

Отключив запись, Саша встала, подошла к кулеру с водой и одним махом осушила стаканчик.

— Твои слова о том, что ты хочешь отобрать проект у «Ориона», по-прежнему кажутся мне ерундой. Как ты себе это представляешь?

— Возможно, найдутся те, кто поможет мне. Ты ведь сама понимаешь, что на кону. Любое правительство, любая корпорация увидят здесь колоссальные возможности.

— Нас с тобой никто не воспримет всерьёз. Извини, конечно, но кто мы вообще такие?

— У нас есть козырь.

— Этот козырь у нас очень просто отобрать силой. Да и так ли этот козырь важен? Координаты планеты известны. Контролируя «Пионер», или не контролируя, любой, у кого есть достаточные ресурсы, может начать подготовку к экспансии.

— Наш козырь — это не только коды доступа к «Лиаму». У нас есть опыт и знания «Терра Новы», которых нет больше ни у кого в мире. Те самые знания, которые я ношу в своей голове, а ты — впитала с материнским молоком. «Орион» собрал лишь фрагменты этих знаний — отдельно взятые технологии и отдельно взятых людей. Но он не систематизировал их, не осваивал. Он перенаправлял их совсем на другие проекты. На них сообщение с «Пионера» свалилось как гром среди ясного неба. Они не знают что с этим делать. А мы — ждали его всю жизнь. Жили ради него. Мечтали о нём. Я работал над этим проектом 34 года, Саша. Знаешь, сколько раз мы в «Терра Нове» думали об этом дне? Сколько тысяч часов мы провели, планируя, в том числе, и наши дальнейшие действия, если миссия «Пионера» окажется успешной? В «Орионе», я уверен, сейчас поднимают из архивов и перелопачивают наши старые материалы, доставшиеся им «в наследство». Реанимируют на скорую руку намётки наших старых планов. Однако они не знают очень многого из того, чем мы там занимались, о чём размышляли, какие страхи нас гложили, какие сумасшедшие идеи приходили к нам в головы во время разговоров в курилках, за ланчами и поздними ужинами в лабораториях. Не знают, что снилось нам по ночам после долгих рабочих дней. Не всё осталось в архивах.

Саша слушала его, покусывая губу. На её лице легко было прочитать напряжение и тревогу.

— Мы должны рассказать об этом всем, Дом, — наконец изрекла она уверенно. — Всему миру! Немедленно! Секретность этих данных таит в себе для нас намного больше опасностей, чем возможностей. Что стоит, в конце концов, просто сжить нас обоих со свету?! Давай не будем тешить себя иллюзиями на предмет того, на какие преступления способна мегакорпорация, почуявшая невообразимые сверхвозможности, в отношении тех, кто стоит на её пути!

— У нас нет никаких доказательств того, что мы собираемся рассказать, Саша, кроме показаний 86-летнего старика с весьма сомнительной репутацией. Моника ни за что не подтвердит этого официально, а другим способом проверить наши слова практически невозможно. Нас сочтут парочкой сумасшедших.

— И всё-таки мы попробуем! Я свяжусь с дядей Дюком! У него много высокопоставленных знакомых в ООН! Мы найдём способ…