Страница 127 из 131
Долгое падение, а затем — боль от удара о твердую поверхность. Хонор застонал и попытался пошевелиться. Только бы не перелом, только бы не перелом... На лицо опустилось нечто невесомо легкое и соскользнуло по щеке. Еще одно касание, щекочущее прикосновение к другой щеке. Что это? Юноша собрал волю в кулак и с трудом разлепил веки. И едва не завопил. Над ним возвышалась уродливая деформированная морда. Хонор сипло вздохнул. Черные блестящие, словно пропитанные влагой, глаза остановились на нем, а затем челюсть существа вновь начала что-то пережевывать.
«О боги, монстр сжирает мою плоть», — мелькнула в голове паническая мысль.
Крепкие челюсти работали четко и старательно, между громадными зубами проскальзывали какие-то зеленые лоскутки и падали на лицо Хонора. Мерзкие, пережеванные, влажные от слюны.
Тошнота подкатила к горлу. Юноша тяжело задышал и затрясся.
«Погодите-ка. — Он прищурился. Очки были им где-то потеряны. — Монстр ест не мою плоть, а что-то иное. Это похоже на… траву!»
Чудовищная тварь над ним фыркнула, осыпав бедолагу новыми шматками травы. Отвратно. Внезапно жующее существо потянулось к нему. Однако монстра интересовал вовсе не Хонор. Сочная чуть примятая трава под его боком приглянулась чудищу намного больше испуганного подслеповато щурившегося юнца. Хонор скосил глаза, смутно узнавая образ, обладающий вытянутой мордой и огромными ноздрями.
Да это же конь! Обычный конь. Хонор едва не расхохотался над собственной глупостью, однако даже смеяться сейчас было чертовски больно. Тело не слушалось.
Где он? Почему валяется на траве? Как здесь оказался? Испуг вступил в бой с попытками связаться с собственным здравомыслием, и здравомыслие, к сожалению, проиграло.
«Святая Земля». — Ему стало хуже. Провалы в памяти. Неконтролируемость собственной жизни. Где-то он просчитался, что-то упустил, разрушил идеальное течение идеального существования. Но когда это случилось? В какой момент он умудрился совершить ошибку?
Разум пронзила догадка. Змеюка! Наверняка это она втянула его во что-то жуткое, и сейчас он вынужден расплачиваться за ее оплошности.
«Думай, думай».
Хонор зажмурился, стараясь вспомнить последние события.
«Прием правителя Джонасона! Стража выламывала двери, и Змеюка вытолкнула меня с балкона. Верно! Мы летели. И я оказался на траве?»
Конь рядом с ним снова фыркнул, будто посмеиваясь над его внутренним монологом.
«Да, мы упали в пруд!» — вспомнив этот эпизод, Хонор невероятно воодушевился.
Ленард не солгал, под балконом и правда был водоем. Достаточно глубокий, чтобы рухнувшие едва ли не в обнимку Зарина и Хонор не разбились, а лишь слегка ударились о поверхность воды. Юноша подозревал, что ему досталось намного больше, чем проклятой Змеюке, так как первым в пруд нырнул он, а уже сверху ему на голову рухнула девчонка.
Мелкая гадина. Наверняка все просчитала.
В тот момент разбираться, кто виноват и кому стоит получить сдачи, времени не было. Кое-как доплыв до берега, они, мокрые и потрепанные, как белье, простирнутое без режима отжима, метнулись к приготовленной для них карете. Вернее метнулся Хонор — да еще с такой скоростью, словно ему в спину дышал дракон, — мимо Ловэля, абсолютно сухого и невредимого, мимо столь же невредимой Ланиэль и неплохо выглядевшей для уроненного с большой высоты человека Имбер, которая при близком рассмотрении тоже оказалась сухой (видать, гарпия все же успела поймать ее прежде, чем та грохнулась в воду). Судя по всему, в королевском пруду «посчастливилось» искупаться только ему и Зарине.
Остаточный страх открыл в Хоноре новые способности. Остальным пришлось спешно приноравливаться к скорости его побега. И, к слову, правильно сделали, что не отстали от него, потому что едва Хонор с разбегу вскочил на место кучера, то тут же с безумным воплем схватился за поводья и бросил лошадей вскачь, совершенно не заботясь о том, успели ли его нынешние спутники забраться в экипаж. Как выяснилось позже, успели.
Быстрые негодяи.
А потом пару часов карета неслась с бешеной скоростью в неизвестном направлении. Мысли о том, куда им на самом деле нужно ехать, пробирались мимо сознания. Он бездумно гнал лошадей вперед, спеша убраться как можно дальше. Они углублялись все дальше в лесную чащу, ветви деревьев царапали крышу кареты. В скором времени Хонор уже едва держался, от усталости грозясь рухнуть прямо под колеса ведомого экипажа. Наконец, на одной из полянок он дернул поводья, заставляя лошадей замедлить скачку, а затем... уснул. Вот так, расположившись снаружи, на месте кучера, из-за перенесенных переживаний, растеряв последнюю бдительность, он моментально уплыл в страну грез.
Какое ужасающее унижение.
Хонор повернул голову, опасаясь услышать нездоровый хруст позвонков. Тишина. Похоже, во сне он окончательно утратил равновесие, а от удара о землю даже не проснулся. Который час? Лучи солнца едва-едва пробивались сквозь ветви, тело уже начинал пощипывать промозглый холод. Очевидно, было раннее утро. Значит, проспал он не более трех часов. И никто даже не соизволил поинтересоваться, а жив ли он?
«О, Святая Земля! Чтоб вам всем подавиться теми белыми камешками мадам Роберты!»
Кряхтя, Хонор приподнялся на локтях. Нащупав лежащие в полуметре от него очки, юноша без промедления водрузил их на нос. Холод, будто почуяв добычу, метнулся к нему, атакуя открытые места. Суставы ныли, спину ломило. О, чудесная перина в его комнате в королевском дворце правителя Аселина Клемента! Как же он не ценил ее мягкость, когда погружался в сладкий сон.
«Прости, перинка».
Что-то было не так. Мышцы лица не двигались. Хонор испуганно замер. На мгновение ему показалось, что его нос за те несколько часов, проведенных на земле, окоченел и отвалился. Нет, на месте. При прикосновении в кожу тут же впились невидимые иголочки — так организм пытался компенсировать недостаток тепла. Конь по-прежнему стоял рядом, продолжая меланхолично жевать. Взгляд у него был сочувствующий. А может, это было молчаливое требование подвинуться, чтобы он смог добраться до того травяного участка, который Хонор беззастенчиво придавливал своим телом?
— Как спалось, моя Венера?
С Хонора мигом слетела вся сонливость. Он вскочил на ноги. Резкие движения испугали коня, и тот отошел чуть поодаль — к более спокойной травянистой территории.
— Какого черта тебе нужно, Шакуилл? — обескуражено спросил Хонор, чувствуя беспокойство из-за пристального взгляда Ловэля. Наемник облюбовал толстую ветку дерева, рядом с которым остановилась карета.
— Всего лишь интересуюсь, сладок ли был твой сон. — Ловэля гневный тон собеседника ничуть не смутил. Он лукаво улыбался и покачивал в воздухе ножкой.
— Сон был отвратителен, — в отличие от Ловэля, Хонор не намерен был любезничать. — Что происходит? Где остальные?
— Спят. — Ловэль совершил плавное движение рукой, указывая на карету позади Хонора. — А я распряг копытных, а затем решил поискать для них травку посочнее.
Все верно. Хонор погрузился в сон до того, как успел освободить лошадей. И это значит, что опаснейший наемник долгое время шастал неподалеку — вокруг него, и, возможно, даже приближался к нему, пока он спал? Хонора пробрало от макушки до пят. Жуть какая! Юноша быстро оглядел себя. Никаких признаков вторжения в его личное пространство не наблюдалось, если не считать того, что он с ног до головы был оплеван конской травой.
— Сказать по правде, меня абсолютно не интересует, чем ты себя занимал все это время, Шакуилл, — буркнул Хонор, с отвращением стряхивая с себя травинки. Те — пропитанные конской слюной — отлипать не спешили.
— Желаешь переодеться, Венера? — вдруг спросил Ловэль.
— Не называй меня!.. Что?
— Переодеться. — Ловэль кивнул на аккуратную стопку одежды, лежащую на месте кучера. — Ты все еще в одеянии, в котором был на приеме.
Хонор с подозрением прищурился. Сам Ловэль успел сменить свой интригующий дам наряд официанта на не менее эксцентричное одеяние: белую полупрозрачную рубашку, кожаные брюки и высокие сапоги, — вполне в его духе. Хонор покосился на приготовленную для него стопку одежды. Она состояла из того малого, что он захватил с собой в дорогу. Ленард Джонасон позаботился, чтобы все их пожитки перекочевали в карету, на которой им и предстояло отступать. Весьма практично, если не забывать, что сама необходимость скорого побега являла собой фактор, непомерно унижающий достоинство.