Братство Грааля

Начальник конюшен посмел возражать своему эмиру, — неслыханная наглость. Но пока его лучше не трогать, чтобы не насторожить гостя. Всё-таки тот изначально пришёл именно к Назифу. Почему именно к нему? Подозрительно. Некоторые жители тоже попыталась возмутиться, и тут уж в ход были пущены плети, а рабские загоны пополнились членами семей недовольных. Порядок был восстановлен, а христианский рыцарь ничего не заметил.

Слухи говорят, что в качестве «выкупленных единоверцев» стражники хватают даже правоверных. Вздор! Суннитов7 никто не трогает, по крайней мере, он таких приказов не отдавал, а еретиков не жаль. Отличать иудеев от христиан, а последних друг от друга тоже не его дело, пусть сами друг с другом разбираются. Было бы забавно посмотреть на лица храмовников в Тортосе, когда они разберутся что к чему. Жаль, что придётся довольствоваться пересказами. Невелик грех — обмануть иноверца, а обмануть врага — вообще доблесть. Ну и на украшение мечети всё-таки надо будет пожертвовать.

Ох уж эта чернь. Сама причина для её недовольства пуста. Уже в этом году армия султана окончательно сбросит западных христиан в море. Томящиеся в их рабстве будут освобождены и, если захотят, смогут вернуться в родные земли. Если сумеют доказать новым владельцам, что являются мусульманами, конечно.

(конец интерлюдии)

Наутро я потребовал встречи с казначеем. Вельможа появился достаточно быстро. Странного ничего в этом не было, всё-таки я передал эмиру изрядно серебра, а после сбора второй партии христианских пленников должен был передать ещё.

Внимательно выслушав мои претензии, он развёл руками, уверяя, что такого не может быть. Раздосадованный тем, что мне лгут в лицо, я потребовал встречи с эмиром, заявив, что новых денег он не увидит, пока не заменит тех, кто христианином-католиком не является. С досадой казначей сообщил, что ему надо уведомить эмира, поскольку такие вопросы решает только он. Впрочем, вернулся он быстро.

— Повелитель согласился тебя принять и выслушать. Идём.

Несколько удивлённый такой покладистостью, я кликнул слугу, чтобы тот помог мне облачиться. Слова о том, что в надевании кольчуги нет необходимости, я проигнорировал.

На входе в покои эмира я привычно отдал меч рабу-телохранителю и прошёл внутрь. Охрана с обнаженными мечами молча шла следом. Встречные придворные вежливо улыбались, некоторые даже благосклонно кивали. Фальшивым улыбкам я не верил, но раздражение от обмана стало постепенно проходить. В конце концов, в случившемся виноват в первую очередь я сам. Надо было проверять «товар» перед «покупкой». Меня подвела неопытность. Когда руководствуешься благими намерениями, как-то не рассчитываешь получить в ответ людскую подлость.

— Внимательно тебя слушаю, — благосклонно кивнул мне местный правитель.

Я, как мог чётко, поведал свои претензии. Обвинять в случившемся самого эмира не стал, хотя вряд ли его слуги рискнули бы совершить такой обман без его ведома.

— Ай-яй-яй, — расстроено качнул головой араб, — какая неприятность. Поверь, мне очень жаль, что так вышло. Взять его!

Затылок болел адски. Я дёрнулся, и запястья рванули тяжелые кандалы. Кандалы? Я распахнул глаза. Увидел темницу и сразу всё вспомнил и понял. Чёртов араб! Да и я тоже хорош, забыв о необходимости следить за стражей. Чем это они меня? Дубинкой или кистенём?

Я сидел на жидкой копне соломы, брошенной прямо на каменные плиты. Разведённые в стороны руки за цепи крепились в железные штыри, вделанные в стену. Я дёрнул правой рукой, левой — бесполезно. Ни оборвать, ни расшатать штырь. Даже моей силы на это не хватит. Тело раздето практически догола, остались лишь штаны, прикрывающие срам, да амулет на шее. Амулет? Точно! На нём же свойство неприметности. А может, сарацины просто не смогли его снять из-за короткой цепочки? Я засмеялся.

— Тише, не стоит привлекать внимание стражи.

Голос прозвучал по-арабски, и как-то устало что ли. Знакомый голос. Я повернулся на источник звука и сощурился, всматриваясь против падающего откуда-то сверху света.

— Назиф?

— Я, — вяло откликнулся сарацин.

Хм, тоже сидит на полу, под ним такая же охапка соломы, и даже руки закованы в такие же кандалы и разведены в стороны.

— А ты что тут делаешь?

Тот зябко передёрнул плечами, грязно ругнулся под нос, но всё-таки ответил.

— Эмир запомнил, кто тебя привёл. И когда я заступился за жителей, которых мне приказали собирать под видом твоих единоверцев, обвинил в предательстве.

Я невнятно замычал, переваривая услышанное.

— Мы давно уже с ним не ладим. К тому же он суннит, а я — шиит. Мы все чтим Коран, но по-своему. У вас, христиан, ведь то же самое. Я слышал рассказ, как ваши люди избили христианина-маронита лишь за то, что он отказался поцеловать руку вашему священнику. Да и с греками вы не в ладах. Да и со всеми, даже друг с другом, если честно.

Он сухо сплюнул на пол, и снова тихо выругался под нос.

— Извини, к тебе у меня нет претензий. Ты пытался выкупить единоверцев. Это богоугодное дело. Да и твой орден получше многих.

Разговор становился интересным. Голова, после наложенного исцеления, тоже саднила меньше, хотя я и не мог её пощупать, чтобы понять, не разбили ли мне затылок. Отступить побитой собакой в домен к Гавриилу я всегда успею. Смеяться надо мной никто, конечно, не будет, но Господи, как же стыдно.

— Так дело в том, что твой эмир суннит?

— Нет, — Назиф вновь поморщился, — эмир просто плохой и жадный человек.

Вдалеке послышались чьи-то шаги, и мой собеседник нахмурился.

— Странно. Время кормить узников ещё не пришло, а палача я ждал только завтра. Спешить эмиру некуда. Или он решил узнать, где стоят ваши люди?

Он требовательно посмотрел мне в глаза. Я отрицательно мотнул головой, скривившись от прострелившей её боли, и он понимающе усмехнулся в ответ.

— Не знаешь, ну хоть тут ему не повезло.