Страница 10 из 21
– Кормит помоями, целоваться не хочет, даже растоптать – и то брезгует!
– Бестия вы, девушка, просто предательская! – резюмировал стражник.
Сардан положил было ложку на кашу и вдруг понял – что-то не так с этой едой. Во-первых, никакого сала обнаружить не удалось. Во-вторых, каша совершенно холодная, как если бы три дня в погребе лежала. Ну а в-третьих – есть ее совершенно невозможно, твердая она, как полено! Он отхлебнул было пива, но и глотнуть-то толком не успел, как сплюнул обратно. Не пиво – а грязь из лужи!
Девушка ушла на кухню и вскоре вернулась с двумя кружками чего-то мутного. Поставила пропойцам на стол и развернулась было, чтоб идти за следующей порцией, но кто-то из караванщиков опять поймал ее за руку.
– Ну посиди с нами, Аши, чего ты носишься?! – засюсюкал лысый мужчина с катастрофически смятой бородой. – Посиди с нами, вот я для тебя уже на коленях место занял.
Девушка нервно выхватила руку, в глазах мелькнула кровавая ярость. Затем она одернулась, преобразилась, кажется – вот-вот заплачет. А караванщики не унимались.
– Ашаяти, прости меня виселица, где мои блины? Я седеть начинаю.
– Аши, курочка моя, скажи лучше – где мои поцелуи? Полчаса назад заказывал!
Сардану показалось, что девушка сейчас в обморок упадет. Она перехватила его взгляд, поняла, что он что-то хочет – и двинулась между столиков. А он и сам растерялся – не хотелось доводить несчастную.
Она грубо переступила через валяющееся тело, а то вздрогнуло, скрючилось и ухватило ее за ногу липкой рукой.
– Хрясь! Поймал, – заметил Пержо.
Девушка взвизгнула, отпрыгнула, выскочила из слабой хватки.
– Пержо, не пачкай девушку, – попросил кто-то из пьяниц.
Она подошла к Сардану взвинченная, бледная, ладони собраны в кулаки и непонятно – или сейчас рухнет без сознания, или убежит, или плюнет в нос.
– Что-то еще? – спросила она, ища в Сардане поддержку.
– Извините, каша холодная, – ляпнул тот и осекся тотчас.
Нужно было соврать! Подбодрить! Проглотить эту кашу деревянную, вылить под стол ячменное…
Девушка изменилась. Не резко, не в один миг, а постепенно и, можно сказать, – закономерно. Покраснела помидором. Глаза налились кровью. Челюсти сжались. Зубы заскрипели. Ладони собрались в кулаки. Внезапно она схватила стол, за которым сидел этот раздражающий музыкант, и с какой-то невообразимой легкостью подбросила его в воздух. Тарелка с кашей врезалась музыканту в лицо, пиво брызнуло на стены. Стол подлетел, ударился в оконную раму, будто хотел с перепугу выскочить наружу, но формой не вышел, не пролез в отверстие. Зазвенело, посыпалось стекло мелкой крошкой.
Сардан не успел еще ничего сообразить, а девушка уже схватила его за грудки, встряхнула, как пустой, бесформенный мешок, и принялась лупить по вымазанной в каше морде. Раз, второй, решила – слишком слабо, для третьего замахнулась так, что чуть ли не через весь кабак кулак пронесла.
– Бунт на борту! – заревел кто-то из пьяниц.
Двое, трое или все разом – в свалке тел не разобрать – бросились в потасовку, схватили бешеную за пояс, попытались оттащить от растерянной жертвы.
– Аши, не буянь!
– За руки ее! Уймись, дура!
Хотели навалиться на девушку всей толпой, но не тут-то было! Она ловко выкрутилась, выскользнула, змеясь как вода из ладоней, взметнулась в воздух и невероятным двойным ударом в полете отбросила сразу нескольких нападавших. Те разом отхлынули, почуяли недоброе. Девушка снова подскочила, перекувыркнулась в воздухе и коленями приземлилась кому-то куда-то. Раздался то ли вскрик, то ли писк. Не теряя времени, она перекатилась по полу, врезала ногой одному, накинулась на другого, попутно в больное место пнув третьего. Как взбесившаяся львица она носилась по всему кабаку под многоголосые вопли, да с такой скоростью, что не успевал музыкант найти ее взглядом в одном углу, как она уже драла кого-то в другом.
– От меня что-то отвалилось! – взвизгнул стражник, ощупывая свое тело.
Девушка набросилась на него (в который раз), сбила коленом и помчалась к следующей жертве. Пержо попытался привстать – ему пока досталось меньше всех.
– Чей-то там катится? Мужики, там чьи-то яйца покатились!
– Машо, то твои, наверное. Ой! Отстань!
Музыкант вжался в стену, но тщетно – девушка заметила движение и бросилась на него со скоростью стрелы. Но все равно не успела. Из кухни выскочил упитанный повар и сходу сбил дикарку на лету сковородкой. Она не взвизгнула. Вообще не издала никакого звука, но, пробив стекло, вылетела из кабака и с грохотом закувыркалась по земле где-то там снаружи. Стоило Сардану подумать, что бойня закончена, как мимо него сквозь окно ворвалась чья-то рычащая фигура. Повар взмахнул сковородкой второй раз, и рычащая фигура второй раз улетела на улицу. Этот весомый аргумент оказался последним.
Повар покинул кабак и хлопнул дверью. Из-под завалов неспешно выбирались жертвы погрома. Кого-то вытягивали из обломков за руки. Потом собрались, отряхнулись и отправились в соседний кабак.
Сардан напялил на спину ящик с инструментами и тоже поспешил куда-нибудь. Он подумал, что повар может вернуться и потребовать плату за холодную кашу у него на лице. А сковородка способна перебить самые разумные доводы.
Он вышел из дверей и, сворачивая за угол, услышал:
– Четвертый раз уже! Ты вконец озверела, что ли, святые боги?! Четвертый раз! Ашаяти, за неделю – четвертый раз! Тебя надо в клетке со зверьми держать, ты совсем поехала? Вообще?!
Сардан заторопился, сбежал по разбитой лесенке мимо какого-то старинного храма и вышел было на параллельную торговую улочку, но неожиданно почувствовал, что идти стало тяжелее. Настолько тяжелее, что он и шага ступить не мог, а потом и вовсе его потянуло назад. Он обернулся. Позади стояла та самая бешеная служанка из таверны и держала его за ручку ящика. Она опустила голову, скривила плаксиво губы и казалась вновь той маленькой, хрупкой девчонкой, какой он увидел ее впервые. Разве что красная ленточка в волосах совсем скосилась и разорвалась.
– Меня уволили, – сказала она почти шепотом.
– Как жаль, – растерялся Сардан.
– Из-за вас, – добавила девушка.
– Из-за меня? – удивился Сардан.
– Из-за вас.
– Но ведь я и…
– И что теперь?
– Ну…
– В комнату меня больше не пустят. Она над кабаком осталась. Денег нет, ничего нет… Все из-за вас, из-за вашей каши холодной, из-за ваших потных нежностей… Что мне от ваших капризов? Опять на улицу?.. Из-за вашего нытья, жалоб этих бесконечных… Убить бы вас насмерть… – она на секунду замерла, вздохнула тяжко. – Надоело… Столько сил! И все?! Такие они у меня наглые – мечты, что ли? Пожить чуток как человек. Хоть немного, чуть-чуть. И все?.. Назад туда, на дно?.. А сил-то сколько… И все опять возвращается к тому, чем я надеялась мне больше никогда не придется заниматься, – с каждой фразой ее голос становился все жестче, все грубее.
Она внезапно выставила вперед бедро левой ноги и выхватила с невообразимой скоростью непонятно откуда здоровенный клинок – пока не меч, но уже совсем и не ножичек какой, размером с локоть точно. И улыбнулась так, как улыбается одна только смерть.
Прежняя девушка словно исчезла, а на ее месте появилась новая, другая. Теперь она походила на мальчишку, – с этими короткими, взъерошенными как попало волосами, большущими, нахальными глазищами, презрительно скривленным ртом, переминающаяся с ноги на ногу так, будто то ли в туалет приспичило, то ли выбирает каким коленом начать объяснять вам свою жизненную философию. Усиливала впечатление одежда. Немного мешковатая, она делала ее плечи шире на вид, и уж наверняка шире бедер. Разве что где-то там просматривалась какая-то грудь, да под таким мешком со складками ничего не разглядеть.
Сардан отпрянул, но к его горлу тотчас метнулось лезвие.
– Карманы наружу! – потребовала девушка – Темпом!
С невысокой крыши сарая на ограбление смотрели с интересом две запоздавшие вороны, переглядывались. Мимо пробежал петух, подскочил, замахал крыльями и скрылся в кустах. По улице, может и не слишком оживленной, бродили туда-сюда прохожие, кто с сумками, кто с ящиками, один катил в кабак бочку, другой вел груженую лошадь, бегала какая-то дама в пыльном переднике и заглядывала в окна. И никому не было дела до того, что здесь же – у всех на глазах – человеку к горлу приставили длинный нож. Разве что кто-то ускорил шаг, кто-то косил раздраженно взглядом и спешил пройти своей дорогой.