Флакон чувств

– Очень хороший… – что-то опять словно говорило вместо Флоренса.

– Уверен, у нас на складе найдется один единственный специально для вас. За ожидание скину еще и десятку, идет?

– Я подожду.

Как только самодовольный торговец скрылся за дверью в кладовку, Эдмунд тут же выбежал на улицу, направившись быстром шагом подальше прочь. Две девушки уже давно затерялись среди людей, пустившись дальше по течению со смехом на устах.

Мания, будто разъяренный торговец плетется по пятам с пиджаком в руках, не отставала от Флоренса также, как и тень. Обернуться боялся: а вдруг и вправду преследует? Легкие порывы ветра холодили покрывшуюся потом спину. Его лицо блестело, а ватные ноги с каждым пройденным метром все больше сопротивлялись двигаться дальше. Он потерялся. Сбился с пути. Где находится – понятия не имел. Бьющееся сердце так и болезненно ударялось о ребра с каждым новым сокращением.

Восток 1-я авеню. В квартале парк Клинтон – сориентировался Эдмунд по карте, рассматривая ту более пяти минут на одном месте под сводом подъезда. Передохнуть на скамейке, полюбоваться светлым вечерним небом, больше ничего и не нужно думал тот, а потом двинуться обратно в номер.

Он так и сделал. Проторчал на одной из скамеек в парке, увлеченно демонстрируя изучения карты, которая уже через несколько минут после того, как от скуки было проложено сразу несколько маршрутов к гостинице, показалась чертовски ненавистной. Запуганный зверек, припав к земле, прислушивался, надеясь убедиться в том, что топот преследующих ног затих навсегда. Вдоль домов на границе парка проходили люди. Облака грациозно плыли по голубому небу, начинающему впитывать в себя темные краски сумерек и яркие краски заходящего солнца – исход этого противостояния заранее предрешен: победят сумерки, ведь они все предыдущие тысячелетия побеждали, чтобы затем отступить под утро.

Мир – это картина, внезапно затянул Эдмунд в своей голове приятным успокаивающим голосом, живая картина. Не страшная сама по себе, но пугающая резкими поворотами тех, кто не подготовлен. Когда знаешь наперед или знаешь, что предполагаемое уже случалось, страх сходит на нет. А, когда по-настоящему потерял себя, все и становится неизвестным и пугающим, одно лишь любопытство заманивает в центр пучины, скрывая под покрывалом страх, который даст о себе знать тогда, когда любопытство, достигнув своего пика, трусливо и предательски сбежит, не попрощавшись. Когда ты вдалеке от поля действий, тебя всегда охватывают какая-никакая уверенность, тайные желания, представления… Твой приход кажется величественным, шумным, нескучным, но вся проблема в том, что, чем ближе к центру, тем меньше уверенности, и по итогу выходит так, что, добравшись до границы, с которой начинается область действий, вся предыдущая возвышенность убирается напрочь. Это только сейчас, после всей этой философии, то заветное кафе представляется райским местом, где я смогу вести себя подобно божеству, где по кирпичикам выстроятся мечтания: эта официантка, тихий вечер, разговоры до утра…

Положив шляпу ближе к центру скамейки, тем самым возведя границу, на край присел старик, закинул ногу на ногу и, громко шурша бумагой, развернул газету. С носа Эдмунда подготовилась сорваться крупная капля пота. Душа Флоренса тряслась от испуга, как трясется самолет в зоне турбулентности. Он и не заметил, как руки вцепились в бедра и смяли штанины, как пот ладоней перебирался на ткань, как затихло дыхание, как… Время – это чертовское время… Сколько должно протикать секунд, чтобы старик убрался прочь? Бесконечность, во всяком случае, так кажется, когда пугающее волнение бушует в крови.

Эдмунд огляделся вокруг, все прочие скамейки заняты. Деваться некуда. Сразу же сорваться с места значит уступить всю скамейку, как нельзя лучше показав постороннему страх и социальную ничтожность – неспособность адекватно переносить стресс обыденной жизни, к которой взрослый человек привыкает настолько, что даже не замечает ни то, ни другое.

Он опять якобы увлекся изучением карты. Еще чуть-чуть и все улицы города лягут отпечатком на корку сознания. А не слишком ли подозрительно так пристально и долго упираться глазами в одно и то же? – Эта мысль испугом ужалила Эдмунда. Тело залил свинец, и бумажка вдруг прибавила несколько килограммов. Земля затряслась – это импульс, исходящий от тела, раскачивает ее. Флоренс поерзал на месте, закряхтел, еще раз внимательно и молниеносно, как бы ненароком, взглянул направо, потом налево: по дорожкам почти что не ходили, с одной из скамеек поднялась, сцепившись за руки, парочка. Поднимаясь, Эдмунд поднес к лицу кулак, притворяясь, будто поперхнулся, чтобы хотя бы губы и подбородок этого искаженного стрессом лица оказались скрытыми, и затем быстро кинулся по дороге, что огибает злорадный магазин мужской одежды с засевшим в нем продавце.

Вход в кафе показался тернистой тропинкой; он стоял перед дверью, не решаясь потянуть на себя ручку. Зал кишел людьми, хотя свободные места – необетованные островки – кое-где проглядывались. Эдмунд бы простоял бы так целую вечность, перебирая затертое противостояние боязни и желания действовать. Так, пуская слюни, отчаянно смотрит голодный нищий на приют, наполненный вкусной пищей, ароматы которой подхватывает ветер и разносит по всей улице.

За спиной прогремел строгий голос. Мужчина в летнем костюме с подружкой в джинсах и футболке явно не собирался кое-как протискиваться.

– Разрешите.

Флоренс отскочил в сторону и, когда дверь за мужчиной захлопнулась, выждав еще пару секунд, чтобы увеличить разрыв между той парочкой, потому как теперь, после позора, как представлялось Эдмунду, при нахождении рядом с ней охватил бы нечеловеческий стыд, он наконец-то решился войти.

Чтобы отыскать свободный столик, Флоренсу пришлось провальсировать через весь зал, размениваясь с официантами взглядами и улыбками, полностью скрывая руки в карманах, боясь показывать лишние участки обнаженной кожи. На лице, стыдливо тыкающем глаза в пол, вырисовалось желание провалиться сквозь землю, несмотря на то, что в этой уютной обители, наполненной существами, что не обращают внимание на себе подобных, когда помещение переполнено. Интерес вызывают личности лишь тогда, когда они поддаются полному рассмотрению со всех сторон, когда помещение пустует, вот тогда-то и разворачивается поле для наблюдений и подскакивает любопытство: что из себя представляет индивид, как он выглядит…

Официант с рыжими волосами, что закрученными локонами тянулись во все стороны и покачивались во время ходьбы, а походка у него была какая-то пружинящая, оперативно подплыл к столику с блокнотом и тоненьким меню в руках:

– Добрый вечер.

Он протянул меню – Эдмунд к нему даже не притронулся: его взгляд перебегал с одной головы на другую, ища копну темно-рыжих волос. Тогда официант разместил меню на краю столика.

– Уже знаете, что хотите?

– Извините, а можете позвать вон ту вот девушку?

Эдмунд робко указал пальцем, согнув руку в локте и максимально прижимая ее к груди, а не вытянув ее во всю длину.

– Не понимаю, о ком вы.

– Вон, видите, девушка с темно-рыжими волосами что-то в блокнотик чирикает. Позовите ее.

– Извините, вы не хотите, чтобы я вас обслуживал?

– Просто позовите ту девушку.

– Но почему? – Недопонимание разъедало его лицо ржавчиной. Чем больше запутывался официант в паутине неосознаваемого, тем сильнее ему хотелось разобраться в том, что не устраивает гостя, и, не получая ответа, ранимая натура настырнее разыгрывала мелодраму, которой и быть не должно было, и которая, омрачая настроение, не оставляла проблесков для дальнейшего вечера, готовясь обглодать его до костей.

– Просто позовите ту официантку. Без всяких вопросов, – теряя терпение, настаивал Эдмунд, перед лицом очаровательницы который чувствовал, как пробивается уверенность в груди.

– Как вам угодно, мистер.

Глубоко оскорбленный молодой человек доведенным до изысканности омерзением схватил меню, чтобы быстро убраться гордой походкой, не признающей поражения, от гостя.