Страница 11 из 16
Руки не слушались, тряслись. Пара монет выпала из кошелька на стол. Громкий. Ужасающе громкий звон, самые большие колокола и то тише бью в период затишья. Молодой человек в форме стоял над душой в ожидании. Наблюдение за неуверенностью явно привлекало эту несчастную душу, чтобы мысленно поставить самого себя выше другого незнакомца в погоне за самоутверждением. В растерянности Эдмунд даже не обратил внимание на то, сколько он сунул: доминировало желание скорее укрыться от нависшей тучи. Когда же официант ушел, он случайно обратил внимание, как тот незнакомец, уместившийся у противоположной стены, широко и глупо улыбаясь, рассчитывается, весело делая шуточные замечания и тряся жилистым пальцем перед носом официантки.
Телефон. Спасительный номер. Есть лишь один человек, готовый по первому звоночку сорваться с цепи, броситься с головой в омут, чтобы как угодно провести вечер и даже ночь. Как на зло, гудок тянулся продолжительно, почти что нескончаемо… Тишина в трубке – она ответила. Молчит, говорить первой, видно, не собирается. Обида грызет изнутри – этого не понимал Эдмунд, считая себя тем божеством, ради которого бескорыстно действуют.
– Свободна прямо сейчас? – Наконец выдавил он с диким волнением подростка, пытающегося впервые познакомиться с девушкой.
– Нет.
– Почему?
– Потому что занята, – огрызнулась та, откинув книгу на край кровати и приподнявшись. После нанесенного оскорбления от мысли о встрече к горлу подступала рвота, ей хотелось специально заставить того ждать, ведь теперь он от нее никуда не убежит зайцем, а личико ее, хоть и говорила она по телефону, чтобы придать больше ценности словами, скривилось в кислой обиде. – Что-то случилось?
– Нет.
– Тогда что?
– Все-таки лучше течет с кем-то. Когда ты освободишься?
Пошуршав листами книги и осмотревшись – вечерний желто-оранжевый свет отбрасывал длинные тени цветочных горшков и самих цветов на стены, она знала, что чтение теперь обратится в чертовскую муку, что глаза станут специально размазывать буквы, оставляя прозвучавшее в сознании неосмысленным, – она ответила:
– Не раньше, чем через час.
– Раньше совсем никак?
– Нет. Только через час, у меня дела.
– Я совсем сойду с ума.
– А как же та официантка?
– Я не застал ее сегодня.
– Ах, так вот в чем дело, – чуть ли не с резкими обвинениями не выпалила Эбигейл. Бледная кожа удивительно быстро налилась краснотой. Глубоко вдохнув и выдохнув, она постаралась как можно спокойнее ответить. – Я не могу сейчас все бросить и приехать.
– Тогда я подожду.
– Эдмунд?
– Да?
– Все в порядке? – С тревогой в голосе, какую испытывают любящие, тайно сгорающие от волнений и переживаний в своем закрытом ото всего мире мангале – пустой комнате, – чтобы только быть уверенными в том, что объекта любви не терзают острыми когтями тяжести, горести и неудачи, заволновалась та.
– Конечно, просто некомфортно одному.
Эбигейл неожиданно рассмеялась. Ее голос, несмотря на искажения связи, отличался от миллионов других свойством западать в душу. Она обладала редкостным даром красиво говорить, с нужной интонацией, чудесной расстановкой.
– Привыкать. К этому следует привыкать.
– Почему?
– Поговорим после. Думаю, этому следует уделить время.
– Хорошо, тогда я жду. В номере.
Звонок оборвался без слов прощания. Короткий гудок, затем тишина… Эдмунд оглянулся: обстановка, в сущности, не изменилась. Вновь напомнил о себе головокружительный гул, сбивающий с толку социально неприспособленного. Удар в голову, активирующий рефлексы защиты, когда любое чужеродное действие представляется устрашающей чертовщиной, направленной на демонстрацию крошечности характера загнанного в угол собственного сознания. Люди вольны самостоятельно короновать других теми или иными титулами, чтобы затем подчиняться или же подчинять. И эта борьба – кто подчинится, а кто подчинит, – бесконечная гонка вооружений.
В стакане давно виднелось дно, чизкейк был изъеден – остались только крошки на блюдце. Сердце Флоренса взволнованно задергалось, учащая дыхание, ноги налились свинцом. Пустая гостиница в этом кипящем котле казалась чуть ли не индивидуальным раем.
– Вот незадача, мест больше нет. Не будешь против?
Девушка с яркой красной помадой отодвинула стул. Воротник ее белой рубашки был расстегнут на две пуговицы. Обведя глазами зал кафе, Эдмунд насчитал три пустующих.
– Извините, я уже ухожу.
– Ну, постой же, – залепетала та, – ты понравился мое подруге. Она за тем дальним столиком возле окна. Подумай как следует, опасно упускать такой шанс!
Белокурая подружка явно взволновало бегала глазками мимолетно по Флоренсу и длительно по прохожим за стеклом. Незаметные гляделки – одни из самых заметных поступков, когда глядящему кажется, будто тот искусный мастер, превосходно умудряющийся вовремя укрыться.
– Нет-нет, извините, мне надо идти. Дела, понимаете ли.
Эдмунд поспешно встал. Стакан, опрокинутый неряшливым движением, повалился навзничь, покатился… Флоренс стремглав стыдливо поднял его, чуть ли вновь не повторив оплошность. Дыхание напрочь забылось. Сосуды громкой неприязнью пульсировали в висках, будто тяжеленный состав мчался на предельной скорости.
– Ну, подожди, ну, идем, мы надолго тебя не задержим. Совсем чуть-чуть.
– Нет-нет…
Растерянное бормотание заглушилось на фоне общего шума. Дорогу он едва различал, к выходу плелся интуитивно, будто в кромешной тьме, как случайно залетевшая в комнату бабочка, понявшая, что цветов и лакомств тут не разыскать, стремится к раскрытой двери, чуя тоненькими усиками разгул ветра.
На улице, возле кафе, курящий мужчина, придирчиво оценив догорающую сигарету, словно жалея, что источник химического счастья так быстро обратился в пепел, не подарив ожидаемого, безразлично, чтобы только хоть чем-нибудь занять взгляд, провожал Флоренса, который в потоке походил на ребенка, отбившегося от матери и затерявшегося в людской гуще. Он, контролируя каждое малейшие движение ног, шел так, будто каждый прохожий, каждый смотрящий из окна – внимательно следящий член жюри…
Проходя мимо администратора, Эдмунд на несколько секунд вдруг остановился, осмотрел молодого человека. На бейджике красовалось имя: Клиффорд Келли. Флоренс стоял перед администратором. Молчал. Вот только что к молодому человеку его вело желание что-то спросить, какую-нибудь глупость, а теперь, когда их ограждала стойка, вопросы отпали, подобно сорвавшимся с деревьев осенним листьям, что уносятся прочь, чтобы больше ни за что не вернуться обратно на родные ветки, получившие столько энергии за три месяца солнца…
– Что-нибудь угодно, мистер Флоренс?
– Вы меня помните?
– Ну, разумеется, – усмехнулся администратор. – День назад вы заселились. Без вещей.
– Да, без вещей, – машинально повторил Эдмунд.
Он взглянул на настенные часы за спиной молодого человека. Прошло менее получаса со звонка. Времени еще полно. В номере личных вещей нет, ждут только книги, за которые сейчас браться как-то унизительно. Все написанное неправдоподобно после пережившего и до сих пор не отпустившего, и только одна спасительница способна настроить струны реальности, чтобы мир заиграл истинными красками, а читать сейчас – все равно что мечтать, утопая в болоте.
Стены гостиницы успокаивали, утешали подобно стенам родного дома. За их укрытием Флоренс ощутил слабый порыв облегчения… Было в них что-то родное, что могло обещало защитить в самый нужный момент…
– Вы турист налегке?
– Да нет вроде. Местный, кажется.
– Кажется?
– Я не помню.
– То есть как так?
– Память потерял, поэтому не помню.
Администратор уважительно кивнул и вместе с тем затянул мычание. Он развернулся, зачем-то бегло пересчитал пальцем один ряд ключей, потом опять обратился к Эдмунду:
– Вы не оставляли ключ?
Флоренс пошарил в карманах – связка весело зазвенела.
– Он у меня.