Страница 164 из 173
- Прости, - пробормотала я, выпуская его: пальцы мои бессильно разжались сами собой. Бонбон опустил голову; я видела, что он мучительно жмурится и кусает губы, но ни одного слова с них так и не сорвалось. Поверженная и уничтоженная, я отошла от него. Колени подгибались, в сердце было удивительно пусто, разве что холодный ветер свистел там, заставляя меня ежиться и дрожать. Интересно, вчера ночью Огюстен так же себя чувствовал? Тогда это было бы справедливо.
- Поговорим позже, - донеслось до меня из темноты, - когда все закончится. А сейчас, прошу тебя, оставь меня одного.
Я почувствовала себя так, как чувствует, наверное, приговоренный к смерти, в последний момент получивший отсрочку или помилование. Одурманенная счастьем, я обернулась к Бонбону, но он по-прежнему не смотрел на меня - повернул голову и устремил взгляд в окно. В этот момент в воздухе разнесся очередной громовой раскат, и из бездны неба хлынул плотный поток воды. Париж в одну секунду перестал быть виден во мгле дождя: она скрыла даже соседние с ратушей дома, словно отрезав здание от остального мира. Собравшиеся перед ратушей люди испустили испуганный вопль, и я вздрогнула: в этом мне отчетливо почудилось дурное предзнаменование.
Оставив Огюстена в коридоре, я вернулась в зал. Там продолжалось разгоряченное обсуждение дальнейших действий, но теперь стул, где сидел Робеспьер, был пуст; я недоуменно бросила взгляд по сторонам, но не смогла заметить, куда удалился Максимилиан. Остальные, впрочем, будто и не замечали его отсутствия. Теперь ими верховодил Сен-Жюст.
- “…и если вам дорого священное дело свободы…” - как раз в этот момент диктовал он. У писаря, над которым Антуан грозно нависал, от чрезмерного усердия даже парик съехал набок; стараясь не упускать ни одного слова, мужчина поспешно покрывал словами лежащую перед ним бумагу. Я хотела подойти к Антуану и что-то у него спросить, но тут в дверях зала послышался пронзительный металлический скрип, и внутрь неторопливо вкатился Кутон, мокрый с ног до головы.
- Ну и ад там снаружи! - громко заявил он, направляясь к Антуану. - А куда вы дели Мак…
- Жорж!
А я уже успела забыть о том, что рядом с нами находится Виктуар. Но она решила напомнить о себе поистине незабываемым способом: выскочила откуда-то из-за спин толпившихся у входа солдат, с радостным воплем кинулась к Кутону, и… словом, не прошло и двух секунд, как они самозабвенно награждали друг друга жарким поцелуем.
Последовавшей немой сцене мог позавидовать любой драматург.
- Merde, - звучно вырвалось у застывшего с пером в руках Антуана. И я была с ним полностью согласна, только у меня, в отличие от него, отнялся язык. Впрочем, этим двоим было на все наплевать; думаю, даже если бы ратушу прямо сейчас начали штурмовать, даже это не заставило бы их оторваться друг от друга.
“Так вот куда она бегала по ночам”, - подумалось мне. Оборотистые все-таки девицы эти сестры Дюпле: каждая отхватила себе по депутату. Но если Бабет я легко понимала, Нору - сложнее, то вопрос, что Виктуар нашла в Кутоне, поставил меня в глухой тупик.
- Моя милая, - наконец проговорил он, когда поцелуй завершился, - что ты тут делаешь?
- А ты как думаешь? - ухмыльнулась она. - Спасаю республику, конечно.
- Знаешь, милая, - прежним тоном произнес он, не прекращая обнимать ее за талию, - мне кажется, что это не твое дело. И лучше бы тебе сейчас было пойти домой, пока есть время.
- А мне кажется, что ты несешь чушь, - ответила Виктуар. - Я останусь тут, и уйти ты меня не застанешь.
- Моя птичка, - он выпустил ее и отъехал на полшага; лицо девицы исказил испуг, и было отчего: в руке Кутона был зажат ее собственный пистолет, дуло которого смотрело Виктуар в грудь, - тогда я застрелю тебя к черту, если ты не уберешься отсюда. Я достаточно понятно объясняю?
Она, побледнев, поморщилась, будто увидела змею, но даже не подумала отойти в сторону. Пистолет удостоился лишь короткого взгляда; смотря Кутону глаза в глаза, Виктуар шагнула вперед и оказалась к дулу вплотную.
- Ну давай, - проговорила она глухим голосом, - стреляй. Я все равно не уйду.
Глаза его расширились, рука дернулась, и я, перепугавшись, что он действительно выстрелит, метнулась к ним, оттолкнула Виктуар и заговорила примирительным тоном:
- Эй, гражданин, мне кажется, это уже не смешно.
- Вы видите в сложившейся ситуации хоть что-то смешное? - иронично поинтересовался Кутон, но пистолет все-таки опустил. - Люди с площади разбегаются, точно крысы. Почему до сих пор нет обращения к секциям?
- Максим отказался подписывать, - произнес Антуан с таким видом, будто у него болят зубы. - По его мнению, это недостаточно законно.
- И где он сейчас?
Антуан кивнул на неприметную дверь в дальнем конце зала:
- Закрылся там и ушел в себя. Я решил ему не мешать. Кажется, у него не все дома.
Кутон задумчиво посмотрел на эту дверь, потом на пистолет, потом на меня, и пожал плечами, будто извиняясь:
- Вы же видите. Я пытаюсь спасти жизнь хотя бы этой милой девушке, если уж всем нам придется умереть.
- Никому не придется умереть, - услышала я свой собственный голос. - Я пойду и поговорю с ним.
- С Максимом? - удивился Антуан. - И что ты ему скажешь?
- Я-то придумаю, - решительно сказала я и, больше никого не слушая, пошла к двери. Гул множества голосов, подняшийся за моей спиной, доносился до меня как с другого конца света: все звуки заглушились бешеными ударами сердца, отдававшимися в висках подобно звону колокола. На улице продолжало громыхать, слышен был топот множества ног и пьяный бас Анрио, приказывавшего кому-то оставаться на местах: Кутон был прав, ряды защитников ратуши стремительно таяли. Надо было спешить.
Перед дверью я позволила себе замешкаться лишь на секунду, а затем взялась за холодную металлическую ручку и повернула ее.
Кабинет, где я оказалась, возможно, принадлежал кому-то из высоких чинов, кто не довольствовался местом в общем зале. Комната была невелика, почти половину ее занимал массивный письменный стол, за которым я не сразу заметила Робеспьера: он сидел, слившись с блеклыми обоями, обхватив голову руками, и по его телу поминутно пробегала волна мучительной дрожи. Рядом с ним стояла чернильница с пером, лежал пистолет и бумага, та самая, которую часом ранее безуспешно пытался заставить Робеспьера подписать Антуан, и валялся скомканный платок, покрытый бурыми пятнами засохшей крови.
- Максимилиан, - негромко позвала я, закрывая дверь. Робеспьер не шевельнулся. У меня сложилось впечатление, что он меня не слышит вовсе - окуклился, подобно насекомому, и думает, что это ему поможет. Я постаралась сделать свой голос мягким, пусть это было и сложно, внутри все натянулось и дрожало, мешая говорить убедительно:
- Максим.
Первый и последний раз в жизни я обращалась к нему подобным образом, но на него это не произвело никакого впечатления. Он продолжал сидеть неподвижно, и я, чувствуя подкатывающее раздражение, прикрикнула:
- Гражданин Робеспьер!
Он вздрогнул и поднял голову. Лицо его было белее снега, глаза, обычно пронзительные и внимательные, были мутны и не выражали ничего, а в уголке рта я, к ужасу своему, заметила маленькое кровавое пятнышко. Это объясняло кровь на платке. Это вообще многое объясняло.
- Зачем вы здесь? - спросил он хриплым, не своим голосом. Я растерялась.
- Я хотела пого…
- Нет, - оборвал он меня и повторил, отчеканивая каждое слово. - Зачем. Вы. Здесь. Оказались?
Его вопрос поверг меня в пучину недоумения. Я никогда об этом не задумывалась и теперь об этом пожалела.
- Не знаю, - честно сказала я. - Это получилось случайно.
- Случайно, - повторил он с кривой, совсем не своей улыбкой и снова опустил голову. Повисло молчание. Я напомнила себе о том, что за дверью сейчас столпилось несколько десятков человек, и жизни их, возможно, зависят сейчас от меня. Не время было вести беседы на отвлеченные темы, но хотелось почему-то ужасно.