Страница 60 из 64
И тут мне в руку вложили что-то твердое и холодное, и последние слова Павла, который он сказал перед тем, как душа моя, сделав последнее усилие, приготовилась вырваться из тела, я услышала чрезвычайно ясно и четко:
“Теперь он ваш”.
========== Глава 17. Новые люди ==========
Открыв глаза, я поняла, что не чувствую своего тела - ни рук, ни ног, ни туловища. Но вместе с тем я не лишилась способности что-то видеть и ощущать: хоть и с опозданием, но до меня дошло, что я уже не в подземелье замка. Для подвала в помещении, где я оказалась, было слишком натоплено, а окон там и подавно не могло быть. Снаружи уже сгустилась ночь, и меня это насторожило, ибо в первую неделю июля в Питере так темнеть не может. Сколько же я пролежала без сознания? И где я?
Хоть я по-прежнему не ощущала себя в полной мере, но оказалось, что тело все-таки осталось при мне. Я даже смогла подняться на ноги и оглядеться, чувствуя удивительную, невиданную легкость в движениях, будто стоит лишь захотеть - и ноги мои оторвутся от пола, а я сама взлечу под потолок. Глаза быстро привыкли к темноте, и я смогла разглядеть очертания мебели: какой-то ширмы, комода, зеркала, каминной решетки и… кровати, на которой кто-то мирно спал.
Окончательно перестав что-либо понимать в происходящем, я заозиралась в поисках выхода. Таковых обнаружилось даже два. Одна дверь была настолько искусно замаскирована под стену, что выдал ее лишь маленький замок, на который как раз в тот момент попал отблеск вышедшей из-за облаков луны. Подумав, что она, скорее всего, закрыта, я хотела выбраться через вторую дверь, выглядевшую на порядок солиднее, но тут за ней раздался топот множества шагов и неясный гул голосов. Верховодил ими один, басовитый и грубый, обладатель которого был, если судить по интонации, изрядно под градусом:
- Ломай!
Тут же послышался первый сокрушительный удар по дереву, от которого, кажется, даже стены сотряслись. Перепуганная до смерти, я шарахнулась куда-то вбок, судорожно ища взглядом, где можно спрятаться, и тут, увидев, что до сих пор спавший человек подскочил с постели, не сдержала изумленного возгласа.
Это был Павел. Внешний облик его нисколько не отличался от того, что я привыкла наблюдать, разве что одет он был странно - в какую-то белую хламиду, более всего напоминавшую ночнушку. Испугался он не меньше моего и судорожно заметался по комнате в поисках укрытия, причем мое присутствие игнорировал в упор. Как будто меня вовсе нет. Или я… я - призрак.
Я хотела окликнуть его, чтобы проверить свою догадку, но не смогла выдавить из себя ни единого звука - все мои попытки сказать хоть что-то беспомощно разбивались о невидимую, но окружившую меня непреодолимой стеной границу. Дверь потряс очередной удар, и Павел молнией юркнул за оконную штору.
Несмотря на то, что в комнате было довольно тепло, на меня будто вытряхнули несколько пригоршней ледяной крошки. От осознания того, что сейчас произойдет на моих глазах, я ощутила подкатывающую жуть.
Третьего удара дверь не выдержала, распахнулась, и комната в момент заполнилась людьми. Вспомнив, что где-то среди них затерялся и мой далекий предок, я попыталась отсыкать его взглядом, но не увидела ни в одном лице хоть одной знакомой черты. Я и сами лица-то видела плохо - от охватившего меня страха перед глазами все мутнело и прыгало, я смогла лишь понять, что в спальню вломились человек пятнадцать, не меньше.
Кто-то метнулся к опустевшей постели.
- Он убежал!
- Нас раскрыли, господа! - крикнул один из заговорщиков, судя по голосу и виду - самый младший.
- Не паникуйте, Платон Александрович! - тут же рявкнули на него. - Он где-то здесь!
Но остальные, кажется, были более настроены разделять настроения пессимиста Платона. По рядам заговорщиков пробежали растерянные шепотки. Еще один человек, которого я смогла узнать благодаря увиденному в википедии портрету - генерал Беннигсен собственной персоной, - кажется, единственный из всех сохранил хладнокровие и, шагнув к кровати, коснулся ладонью простыни.
- Гнездо теплое, - сказал он, оборачиваясь к остальным. - Птица недалеко.
Я, замершая у окна, смогла краем глаза увидеть, как Павел обреченно прикрыл глаза и тихо, почти неслышно выдохнул.
С каким-то паническим ожесточением заговорщики ринулись обыскивать комнату. Поиски не продолжались и минуты - штору отодвинул тот самый обладатель пьяного баса, которому принадлежала идея сломать дверь. Увидев Павла, он расхохотался.
- Вот вы где, Ваше Величество! Выходите…
Бледный и решительный, Павел шагнул навстречу своим убийцам.
- Чем могу служить, господа?
Кто-то опять заволновался, но его успокоили резким тычком под ребра. К Павлу вышел Беннигсен, доставая откуда-то из-за пазухи свернутую бумагу.
- Вы арестованы и низложены. Подпишите отречение в пользу великого князя Александра.
- Арестован? - Павел не удостоил протянутый лист и взглядом. - Что значит арестован?
- Подпишите, - тихо повторил Беннигсен, и тут же кто-то предусмотрительно подал Павлу перо. Тяжело дыша, тот оттолкнул руку.
- Как вы смеете… - голос его срывался. - Что я вам сделал?
Кто-то из заговорщиков переглянулся, и тут один из них, держащий подсвечник, выкрикнул:
- Да ты мучаешь и тиранишь нас уже четыре года!
Павел обернулся на голос, и тут же последняя решимость смертника, которой он почти полыхал до этого момента, погасла в один момент. Нет, наверное, слов, чтобы описать, как мертво и страшно прозвучал его вопрос:
- Как, и Ваше Высочество здесь?..
Отвлекшись на минутку от кошмарной сцены, я вперила взгляд в не дрогнувшего ни на миг офицера. Это и есть Александр? Но нет, при внимательном взгляде на лицо заговорщика память подкинула мне совсем другой портрет: великого князя Константина.
Я почувствовала, что меня начинает тошнить. Наверное, все я бы отдала, чтобы не видеть этого больше, уйти, раствориться в воздухе и никогда больше об этом не вспоминать. Но ноги будто приросли к полу, у меня не получилось даже зажмуриться. Все, что я могла - стоять и смотреть, чувствуя лишь, как в груди разливается обжигающей горечью осознание собственного бессилия.
- Я ничего не подпишу, - проговорил Павел спустя секунду гнетущей тишины, и с отсутствующим видом отступил. Беннигсен растерянно обернулся. Кажется, к такому повороту событий он был не готов. И тут вперед вышел пьяный бас, в руке которого - мое сердце в один миг разлетелось на миллионы осколков, - поблескивала золоченая табакерка.
- Подписывай, тебе говорят! - рявкнул он, встряхивая Павла за плечо, как то ли куклу, то ли тряпку.
- Уберите руки, - прошипел тот, с силой отталкивая его, но здоровяк даже не шелохнулся, когда его ударили по ладони. Только в его стеклянных от выпитого глазах прорезалась неприкрытая злость.
- Сволочь, - приговорил он и, коротко замахнувшись, ударил несчастного в висок. Из раны мгновенно хлынула кровь, я беззвучно вскрикнула, но меня, конечно же, никто не услышал. Павел рухнул навзничь под ноги офицерам, и они столпились вокруг него, взволнованно обсуждая, что делать дальше. Чувствуя, как воздух стремительно накаляется от ищущей выход всеобщей ярости, я обернулась на дверь и увидела, как Беннигсен, комкая в руке отречение, стремительно и бесшумно покидает комнату.
Я будто смотрела плохое и очень реалистичное кино и не могла даже отвести взгляда, чтобы не видеть, что последовало потом. Тот, кто держал свечу, азартно крикнул “Бей его!”, и на распростертое на полу тело градом посыпались пинки.
“Прекратите!” - крикнула бы я, если б могла. С первым глухим криком, донесшимся из-за множества сапог, меня как надвое рассекло, и я завопила уже что было сил, наплевав на то, что услышать меня никто не может. Я рванулась вперед - бесполезно. Попыталась хотя бы поднять руку - бесполезно. А удары все продолжались и продолжались, кажется, этому не было конца.