Поцелуй на прощание

Из мыслей ее выдернул шорох шин и шум двигателей, донесшийся со стороны Сената. Подскочив на ноги, Наташа побежала на этот шум, горя нетерпением расспросить членов комитета. Но вид у них был мрачный и даже разочарованный.

— Я что, робот? – возмущался Янаев, шедший рядом с Крючковым. – Мне надо говорить, что Горбачев болен, а у меня на руках ни одного документа нет! Передо мной куча журналистов, а я не могу сказать, чем болеет президент!

— Будут документы, — с усталостью отвечал Крючков.

— Да на кой черт они потом понадобятся?

Крючков хотел сказать еще что-то, но тут же замолк, завидев Беларусь.

— А, это вы, Наталья. Решили погулять?

— Да, — Наташа подавила желание ответить «так точно». – Приятный сегодня вечер.

— Чрезвычайно, — ответил тот, явно думая о другом. – Мы видели сегодня одного из ваших приятелей.

Сердце Наташи подпрыгнуло; неизвестно почему, но она сразу подумала о Торисе.

— Кого?

— Этого… Эстонию, если я не ошибаюсь. Сидел среди журналистов, что-то записывал. Неприятнейшая, скажу вам, личность.

— Э… — Наташа не нашлась, что на это сказать. – Как прошла конференция?

Взгляд ее собеседника стал раздраженным и злым.

— Как? Никак. Жалкое зрелище. Эти игры в демократию и либерализм добром для нас не кончатся. Надо брать штурмом Белый Дом и давить засевшую там сволочь.

— Согласна, — отозвалась Наташа. – Но почему не приказать это прямо сейчас?

— Потому что мы играем в демократию и либерализм. Почему же еще? А при демократии предпринимают другие меры.

Беларусь не успела спросить, о каких «других мерах» говорил Крючков – его окликнул кто-то из членов комитета. Вновь оставшись наедине со своими мыслями, она твердо решила, что домой не поедет, пока все не закончится. «Ваня сделал бы то же самое», — успокоила она себя и вслепую нащупала за поясом рукоять ножа, будто это могло спасти ее от всех бед.

Следующий день принес новые горести. Когда по телевизору показали многотысячный митинг, собравшийся у стен Белого дома, Наташа ощутила, как пол уходит у нее из-под ног. То же самое, несомненно, чувствовали и остальные члены комитета. Но когда в трехчасовом выпуске новостей прозвучали многочисленные обвинения в сторону путчистов, чаша терпения Беларуси переполнилось. Разговоры разговорами, а делать что-то реальное эта компания, кажется, не собиралась.

— Вы будете предпринимать ответные действия? – ледяным голосом спросила она у всех сразу.

— Мы готовим план штурма Белого дома, — ответил кто-то. – Ночью мы их возьмем.

— Ну-ну, — Наташу это не особенно убедило, но добиться чего-то еще от этих людей представлялось ей невозможным. Раздраженная донельзя, она отправилась мерить шагами коридор Сенатского дворца, как вдруг ее настиг неумолимый, как скала, Крючков.

— Скажите, вы верите в штурм?

— Нет, — огрызнулась Беларусь. – Откуда только выползли эти идиоты…

— Надо предпринимать решительные действия, — заговорил мужчина, потирая руки. – Слышали про Ельцина?

— Еще бы.

— Его надо устранить.

Беларусь замерла на месте так резко, что Крючков едва не сшиб ее плечом. Медленно повернулась к нему и внимательно глянула в глаза.

— Вы хотите, чтобы это сделала я?

Он не стал юлить.

— Да.

— Без проблем, — медленно проговорила Наташа, вновь чувствуя натягивающуюся в груди холодную пружину. – Если это поможет – я сделаю это.

Украина осторожно поправила сползшее со лба Вани полотенце, пропитанное холодной водой. К вечеру 20 августа жар начал спадать, но Ольга опасалась худшего – на смертельно бледном лице брата проступили мелкие синеватые пятна, а дыхание было прерывистым и перемежалось тягостными хрипами, будто кто-то поминутно сдавливал и отпускал больному горло. Рядом крутился, как маленький стервятник, Латвия. Украина не сомневалась, что при первой же возможности мальчишка попытается улизнуть, и сейчас высматривает подходящий момент, чтобы сделать это незаметно.

Вдруг Россия, издав короткий вздох, с явным трудом приоткрыл лихорадочно блестящие глаза. Ольга заставила себя улыбнуться, глядя в его мертвеющее лицо:

— Как ты, Ванечка?

— Где… — голос Брагинского был тих, но ровен, будто кто-то убавил громкость. – где Наташа?

— Наташа, она… — Украина устало выдохнула, чувствуя себя не в силах врать. – Ее уже день дома нет.

— Я так и знал, — Россия улыбнулся своей жутковатой улыбкой. – Теперь-то поздно. Будь что будет…

— Ты о чем это?

— Неважно. Уже ничего нет важного, — голос Вани становился все тише, будто отдалялся. – Я пока болел, все видел. И обо всем думал. Жаль, поздно уже…

— О чем ты говоришь? – голос девушки дрогнул. Брат будто не услышал ее.

— Ты, когда Наташка придет, не ругай ее, ладно? Она ж как лучше хотела…

— Не буду, — прошептала Украина сквозь слезы и, ощущая опустошающее бессилие, взяла брата за руку. Тот благодарно взглянул на нее и совсем тихо попросил:

— Не плачь. Ты же все понимаешь…

— Понимаю…

— Помнишь, я подарил тебе «Мрию»?

— Ага, — как девчонка, Ольга утерла глаза рукавом.

— А что я сказал, помнишь?

— Помню. Это наша… наша с тобой мечта.

— Правильно. Так вот, если тебе будет трудно, вспомни об этой мечте. И стремись к ней.

— Ваня… — Ольга на секунду даже перестала плакать.

— Я так всегда делал, — улыбнулся Россия. – Мне помогало.

Украина не успела ответить – из горла больного вырвался протяжный хрип, тело его выгнулось дугой, кулаки судорожно сжались…

— Нет! – закричала девушка, понимая, что это не поможет. – Ваня, не уходи!

Но все было уже кончено. Где-то далеко, где на весах истории сошлись две противостоящие силы, одной из них все же удалось выиграть перевес. Советский Союз погибал, и выглядело это страшно – удушье, судороги, сдавленный хриплый крик, рвущийся из горла. Брагинского трясло и колотило еще несколько секунд, а потом он обмяк на взмокшей простыне и замер, безвольно склонив голову на бок. Из уголка его растрескавшихся губ показалась тонкая струйка крови, а взгляд, еще полминуты назад бывший осмысленным, затянулся стеклянной пеленой.

Круто развернувшись, Латвия громко и почти издевательски хохотнул и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. В квартире сомкнулась тишина.

========== Глава 19 ==========

Провожая Наташу, члены Комитета даже не скрывали своей нервозности. Один из генералов вручил ей пистолет, который девушка ничтоже сумняшеся спрятала в карман юбки. Янаев чуть подрагивающим голосом предложил «стопочку для храбрости».

— Мне она не нужна, — метнула на него презрительный взгляд Наташа. Скомкано извинившись, мужчина затерялся где-то за спиной Крючкова. Глава тайной полиции единственный сохранял самообладание, а взгляд его сверкал сталью.

— Мы будем ждать три часа. Потом начинаем штурм, появитесь вы или нет.

— Ясно, — отчеканила Беларусь. – Я пойду.

Она сделала шаг к лестнице, но ее остановил голос Крючкова.

— Возвращайтесь живой.

Наташа коротко обернулась.

— Не сомневайтесь.

Она незаметно выскользнула из Кремля и двинулась по Воздвиженке к Новому Арбату. Вокруг волновались, как море, толпы праздношатающихся людей, повсюду слышались оживленные голоса, где-то жгли советский флаг, где-то пили шампанское. Девушка двигалась сквозь эти толпы, как ледокол сквозь северные моря, и люди неосознанно расступались перед ней, освобождая дорогу. «Я должна. Я должна это сделать», — стучали в висках мысли в такт обезумевшему сердцу. – «Если я этого не сделаю, Ваня погибнет. И Торис тоже».

Торис. Больше года прошло с того момента, как она видела его последний раз – поверженного, раздавленного, но не сломленного, готового сражаться до конца. Торис. Имя задевало в глубине души какие-то струны, которые много веков оставались нетронутыми. Торис…