Поцелуй на прощание

Тихие, как мыши, страны разбрелись из кухни по комнатам, оставив Беларусь наедине со старшей сестрой. Наташа приходила уже в себя, холодные тиски, сдавливавшие сердце, разжались. Украина посмотрела на нее с тревогой и осторожно осведомилась:

— Что с тобой случилось?

— Ничего, — мрачно буркнула Беларусь, залпом приканчивая чуть теплый чай.

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Замечательно! – Наташе порядком надоела эта никчемная забота. – Великолепно! Мой брат умирает, мой дом разваливается, мой… — она запнулась лишь на секунду, — …мой друг неизвестно где, может быть, мертв… я чувствую себя отлично, Оль, не сомневайся.

Наверное, сестру это обидело, но Беларусь не волновалась по этому поводу. Накопившаяся в душе безысходная злость нашла, наконец, выход наружу.

— Семьдесят лет мы жили ради того, что сейчас признается ложью! Мы хотели построить светлое будущее, но оно устало, судя по всему, маячить за горизонтом и куда-то сбежало! Я не знаю, как ты, но я верила в то, что говорил Ваня, а теперь получается, что верить нельзя никому!

Украина тяжело вздохнула.

— Разве можем мы что-то изменить?..

Наташа готова была ответить «Нет», но тут ее взгляд наткнулся на висящий возле окна портрет Ленина. Девушка смутно помнила этого человека, помнила только, как договор подписывали, а потом босс куда-то исчез, а на его место после недолгой партийной борьбы пришел следующий. Портрет же Ваня повесил скорее как дань уважения, и каждую неделю самолично протирал его. Теперь же простенькая рамка и стекло покрылись толстым слоем пыли. Но Наташу волновало вовсе не это. На ум ей пришла невероятная идея.

— Поеду я, — произнесла она и сделала шаг к выходу. Украина схватила ее за локоть.

— Куда ты собралась?

— В Кремль, — легко высвободив руку, Наташа вышла в прихожую. – К боссу.

— Зачем? Что ты хочешь сделать?

— Если мы не можем ничего изменить, — решительно заявила девушка, застегивая сапоги, — то он может. Я заставлю его что-то сделать или выкопаю ему могилу у кремлевской стены, клянусь Богом.

Украина только головой покачала, глядя, как сестра-бунтарка хватает сумку и выбегает за дверь.

На прием Наташа попала без особых трудов – те, кому надо, были уже предупреждены, что страны просто так не приходят. Крепко, до боли в ладонях стискивая кулаки, девушка прошла в кабинет и оказалась перед лицом Президента СССР. Завидев девушку, мужчина в удивлении приподнял бровь.

— Я думал, это Иван… а вы… вы – БССР?

— Беларусь, — отрубила Наташа, оглядывая стоявшего перед ней человека. Свет прохладного мартовского солнца лился ему в спину, и это мешало разглядеть лицо, выражение взгляда. Беларусь, привыкшую во время разговора смотреть в глаза собеседнику, это раздражало.

— Мой брат умирает, — резко произнесла она, не желая тратить время на экивоки. Девушка никогда не любила людей и не склонна была особенно верить им, а уж руководителям – особенно.

— Действительно? – президент явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Мне… мне жаль. Но…

— Это ваша вина, — прямо сказала Наташа. – Из-за вас он не может подняться с постели уже полтора года. Надо что-то делать.

Казалось, босс сумел взять себя в руки. Брови его недовольно сошлись на переносице.

— Вам легко сказать: «Надо что-то делать», — заявил он. – Если вы считаете, что я получаю от сложившейся ситуации удовольствие…

— Нет. Не считаю.

— Я… мы делаем все возможное, чтобы улучшить ситуацию в стране, — голос президента звенел. – Даже если для этого понадобится переформировать Союз… Ну, вы меня понимаете.

— Переформировать? – Наташа насторожилась. – Что вы имеете в виду?

Казалось, босс понял, что сболтнул лишнего, но решил не отмалчиваться и махнул рукой, будто ему уже все равно.

— Существует вариант подписания нового союзного договора. На несколько иных условиях.

Сердце девушки рухнуло вниз от обиды и безвыходности. Если даже начальник отказывается от всего – что еще можно сделать? Но девушка решила схватиться за последнюю соломинку.

— А если люди этого не захотят?

— А мы у них это спросим, — улыбнулся президент. – Про референдум слышали?

— Да, но… действительно можно будет отказаться? – Наташа чуть ли не с тоской вспомнила Сталина.

— У нас же гласность, — пожал плечами босс. – Свобода слова. Посчитаем проценты и решим. Ну, вы меня понимаете.

— Ага, — с величайшей неприязнью отозвалась Наташа. – Понимаю, конечно.

Все же она решила не сдаваться. В день, когда люди шли голосовать за сохранение или распад Союза, Беларусь собрала всех обитателей квартиры в большой гостиной и провела короткий опрос, состоящий лишь из одного вопроса: «Хотите ли вы остаться частью СССР?». В Украине и среднеазиатских странах можно было не сомневаться – все они с готовностью качали головами, и Наташа удовлетворенно поставила напротив их имен размашистые «птички».

Дальше начались сложности.

— Латвия.

Вздрагивая от страха и цепляясь за Эстонию, как утопающий – за спасательный круг, Райвис крепко сжал губы и замотал головой. Наташа молча поставила в списке крестик, утешая себя мыслью, что от прибалтов другого ожидать было глупо.

— Эстония, ты тоже нет?

— Тоже, — тихо отозвался Эдуард. Беларусь на секунду задержалась, наткнувшись взглядом на фамилию Литвы, а затем, ощущая, как в уголках глаз начинает щипать, быстро поставила еще крестик и перевернула страницу.

— Азербайджан.

Джамиля повертелась на стуле, покосилась на своих соседей – суровых Армению и Грузию, которые в последнее время беспрерывно шумно ссорились между собой, громя собственную комнату. Потом кивнула.

— Хорошо, — Наташа поставила еще «птичку». – Грузия.

Ответ ее ошеломил.

— Нэт.

— Что? – девушка поначалу решила, что ослышалась. – Нет? Почему?

— Нэ хачу, — безаппеляционно заявил грузин. – Надаэло все. Так и напиши.

Ругнувшись про себя, Наташа нарисовала еще один крест. Теперь их было четыре – многовато.

— Армения.

— И я тоже не хочу, — ответил тот. – К черту это все. У меня своих проблем хватает.

— Да чтоб тебя… — Беларусь с трудом сдерживала клокочущую в горле ярость. – Молдова?

Парниша, которого в шутку всегда называли внебрачным сыном Украины и Румынии, пожал плечами.

— Не-а. Хочу независимость.

Шесть крестиков – все-таки было много. Но Наташа все равно отправила результаты прямиком в Верховный Совет. Но реакция, последовавшая спустя некоторое время, вызвала у нее новый приступ злости.

«…Рекомендовать Президенту СССР и Совету Федерации, Верховным Советам республик исходя из итогов состоявшегося референдума энергичнее вести дело к завершению работы над новым Союзным Договором с тем, чтобы подписать его в кратчайшие сроки.»

— Уроды, — Беларусь отшвырнула утреннюю газету и подперла голову ладонью. – Ненавижу.

— Злая ты стала, Наташ, — озабоченно произнесла Оля, разливая чай. – Может, им лучше знать…

— Они страну развалят, — отрезала Наташа, представлявшая, как удавит президента в его собственном кабинете. – Вот увидишь, развалят. И Ваня умрет. Слушай, я съезжу в Кремль с гранатометом, и…

Ее оборвал донесшийся из коридора пронзительный писк дверного звонка. Наташа, чувствуя, как заколотилось в тревоге сердце, чуть приподнялась.

— Мы ждем гостей?

— Нет, — растерянно пробормотала Украина и поставила чайник обратно на конфорку. – Я сейчас открою. Может, опять из собеса…

Но нет, это был не собес. Это были неприятности собственной персоной, а именно глава тайной полиции. С бодростью, не сочетавшийся с преклонным возрастом, человек зашел на кухню и заулыбался при виде Беларуси. За ним семенила ничего не понимающая Ольга.

— БССР, верно? – всем своим видом показывая крайнее дружелюбие, незваный гость протянул девушке руку. Подозрительно глядя на него, Наташа ответила на рукопожатие.

— Беларусь.