Поцелуй на прощание

— Оглашается приговор, — объявил Артур, скользя взглядом по раскрытой папке в своих руках. – Людвиг Крауц, он же Германия, приговаривается к…

За спиной Наташи тихо всхлипывал скорчившийся на стуле Феличиано, и изредка слышался раздраженный голос его брата: «Ну что ты его жалеешь? А ну веди себя нормально!». Артур говорил долго – репарации, разделение на оккупационные зоны, демилитаризация… все это было пустыми словами для девушки, в памяти которой все еще бродил пережитый кошмар. Она гневно сжала губы и опустила голову, чтобы скрыть свое негодование. Была бы ее воля – она заставила бы Людвига пройти через то, что прошла она сама. Все остальное было несущественным.

— Гилберт Байльшмидт, — провозглашал тем временем Киркланд, — он же Пруссия, приговаривается к смертной казни через повешение…

Наташа рывком подняла голову. То же самое сделал и Торис. Пруссия стоял не шевелясь, лишь лицо его побледнело еще больше. Людвиг молчал, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Италия всхлипнул настолько пронзительно, что все в зале невольно вздрогнули.

— Позвольте опротестовать приговор, — вдруг разнесся над головами голос Вани. В руке Альфреда громко треснул карандаш.

— Вам есть что сказать, мистер Брагинский? – вежливо спросил Артур.

— Судя по рассказам свидетелей, — Россия грузно поднялся со стула и посмотрел на каждого из присутствующих, — я не нашел вину Байльшмидта настолько большой, чтобы наказывать его столь жестоко. Я прошу помиловать Гилберта Байльшмидта.

Наташе будто воткнули в сердце нож. Едва не задыхаясь от потрясения, она смотрела на брата и не верила, что все это говорит он. Он же видел, что они сделали с ней и с остальными, видел ее без сознания в госпитале, видел разрушения и могилы… и требует жизни для этого прусского ублюдка?

— Я не понимаю, — пробормотал Торис, вновь склоняя голову, — почему он…

— Я тоже, — отозвалась Наташа, сжимая руку друга. – Тихо.

Прокатившийся по залу шепоток стих. Россия посмотрел на Киркланда с легкой усмешкой.

— Я готов взять Байльшмидта под личную ответственность.

Тут пришла очередь Гилберта изумляться:

— Что? Что ты сказал, медведь хренов?

Взгляд ясных глаз России тут же обратился на него.

— Я готов забрать тебя под свою ответственность, — повторил Иван, — и взять тебя в свой дом.

Пруссия сморгнул растерянно, а спустя секунду оглушительно расхохотался, сверкая взглядом:

— А! Я понял! Думаешь, я стану твоей комнатной собачкой, потому что ты якобы спас мне жизнь? Стану, как эти, — рука его обвиняющее указала на сгрудившиеся у стены республики Советского Союза, — вылизывать тебе задницу и дрожать при твоем появлении? Не дождешься!

— Что?! – завопил Грузия, подскакивая со стула; тонкая, миниатюрная Азербайджан испуганно схватила его за рукав, а сидящий рядом Латвия едва не упал в обморок. – Как ты нас назвал, гнида? Я тэбе сэйчас покажу, кто тут сабачка!

— А валяй, — ухмыльнулся пруссак, закатывая рукава, — валяй, подеремся!

Артур вновь заколотил молотком:

— Сохраняйте тишину!

Грузию объединенными усилиями Азербайджан и Армении все-таки удалось усадить на место, и молчание вскоре было восстановлено. Пруссия ухмыльнулся еще шире и посмотрел на Артура язвительно.

— Господин судья, я настоятельно требую, чтобы меня повесили.

— Ваше мнение, подсудимый, никого не интересует, — отбрил Англия и повернулся к добродушно улыбающемуся России. – Ввиду ваших особых заслуг в деле общей победы, господин Брагинский… ваш протест принят. Суд меняет приговор.

Наташа и Торис переглянулись. В зеленых глазах Литвы Беларусь безошибочно прочитала свою собственную мысль: «И это чудовище будет жить с нами в одном доме?!». Россия улыбнулся еще шире.

— Благодарю, Киркланд.

— Чокнутый псих, — пробормотал Америка, вертя в руке обломки карандаша. Пруссия посмотрел на Брагинского с ненавистью и дерзко выпалил, будто плюнул:

— Не думай, что тебе удастся меня сломить, водочник.

— Я и не думаю, — безмятежно улыбнулся Россия. В этот момент сквозь пелену непонимания и злости Беларусь ощутила острую гордость за брата. Что ни говори, а в этой войне выиграл он. По всем фронтам. И какие цели бы он ни преследовал, решив приютить в своем доме Пруссию, пусть даже Наташе они казались непонятными, поступать так было его законным, выстраданным правом.

Из зала суда Наташа вышла вместе с Литвой, которого тут же окликнул затесавшийся рядом поляк:

— Торис, подвали на секунду, а?

— Я сейчас, — тихо, словно извиняясь, бормотнул литовец и, посмотрев на Наташу виновато, отошел вместе с Польшей в дальний угол. Беларусь коротко посмотрела, как между ними завязывается беседа, и принялась искать взглядом Ваню. Все же стоило задать брату несколько вопросов. Но России не было видно – видимо, он остался еще обсудить что-то со своими союзниками.

Мимо Наташи прошли Людвиг и Феличиано – заплаканный итальянец, повисший на локте Германии, столкнулся с девушкой взглядом и несмело улыбнулся ей сквозь слезы. Беларусь ответила легким кивком, и тут чья-то рука опустилась ей на плечо.

— А? – Беларусь обернулась, и тут же у нее отлегло от сердца. Перед ней стоял Канада. – А, Мэтью. Это ты. Я тебя не заметила.

— Я не обижаюсь, — мягко улыбнулся Канада. – Я привык, что меня нечасто замечают. Многие даже не помнят, как меня зовут. А ты помнишь. Как тебе суд?

— Лучше, чем я ожидала, — пожала плечами Наташа. – Но хуже, чем надеялась.

— Как думаешь, зачем твой брат спас Пруссию?

— Я как раз хотела у него об этом спросить. Они уже вышли?

— Еще обсуждают что-то, — безмятежно сказал Мэтью. – Но я рад, что все хорошо кончилось. Раны уже не болят?

— Нет. Все почти зажило.

— Хорошо, — сказал Канада и добавил вдруг несколько стестенно. – Как думаешь, мы еще увидимся?

— Не знаю. Мы же живем на разных концах мира, — усмехнулась Наташа. Вдруг Мэтью совершил странную вещь – взял ее ладонь в свои и доверительно сжал.

— Мы же союзники, верно? Если тебе вдруг понадобится моя помощь – позови. Я постараюсь.

От изумления девушка даже не подумала высвободить руку. Спросила только беспомощно:

— А как мне тебя найти?

— Через ваше посольство, — улыбнулся Мэтью, отпуская ее. – Ладно, мне пора. Пока.

— Пока… — ошеломленно пробормотала Наташа, глядя ему вслед. Все это казалось теперь не просто нелепым, но еще и щемящее опасным. И, несмотря на то, что в разговоре этом не было, на первый взгляд, ничего предосудительного, девушка поняла, что Ване она ничего о нем не расскажет.

К ней приблизился Литва. Глаза его были печальны, а улыбка – явно вымученной.

— Феликс очень плох, — сообщил он. – Иван предложил ему помощь. Не знаю уж, чем это кончится.

— Мне тоже только что предложили помощь, — про себя Наташа решила, что Литве-то рассказать можно, он ничего не сделает. – Канада. Знаешь его?

— Да. Я же видел его в госпитале. Что значит – «предложил помощь»?

— Ну вообще, — Наташа понизила голос, — сначала, еще в больнице, он хотел, чтобы я оста…

— О чем секретничаете?

При звуке этого голоса Торис тут же задрожал всем телом, да и сама Наташа мелко вздрогнула. Россия стоял за ее спиной, рядом с ним возвышался Гилберт. Руки Пруссии были скованы, а конец цепи терялся в сжатом кулаке Ивана.

— Ни о чем, — ответила Наташа и покосилась на Байльшмидта опасливо. – Слушай, а зачем ты его забрал?

— Помнишь, что я говорил, когда мы только собирались вместе? – спросил Ваня и тут же ответил сам себе. – Все страны станут едины с нами. Теперь я говорю, что это произойдет совсем скоро. А это – первый шаг.

— Да пошел ты, — процедил Гилберт сквозь зубы и скорее для проформы, нежели действительно желая вырваться, подергал цепь. – Все равно твоя бездарная коммунистическая идея никогда не…

Коротко развернувшись, Ваня двинул ему в челюсть – не сильно, скорее чтобы приструнить. Гилберт перенес удар стоически, ухмыльнулся, но все-таки замолк. Проходивший мимо Америка звонко расхохотался, глядя на эту сцену: