Страница 29 из 35
Русская словесность
Святой угодник МирликийскийСо свитком в высохшей руке.Исток словесности российскойВ церковном древнем языке.Духовный, греческо-славянский,Его надёжа и оплот,Неповоротливый и вязкий,Как в сотах затвердевший мёд.Не куртуазные баллады,Не серенады струнный звон,А тусклый свет и едкий ладан,И Богу истовый поклон.В неё вложила голос вескийНебес торжественная синь.Язык церковный здесь и светскийНе разводила врозь латынь.Из бывших риз её знамёна.Есть в музыке её речейСуровость Ветхого канонаИ жар оплавленных свечей.Не лёгкость музы, что незримоОпределяет лад стихов,А покаяние и схима,И искупление грехов.Не современные манеры,Газетный шумный разнобой,А правота жестокой веры,Враждебность к ереси любой.1988Колокол Ллойда
Между реклам, магазинов и бронзовых статуй,Грузных омнибусов и суеты многолюдной,В лондонском Сити, от времени зеленоватый,Колокол Ллойда звонит по погибшему судну.Зрелище это для жителей обыкновенно.В дымное небо антенны уводят, как ванты.Мерно звенит колокольная песня Биг-Бена,Вторят ему погребальные эти куранты.Стало быть, где-то обшивку изранили рифы,Вспыхнул пожар, или волны пробили кингстоны.Жирные чайки кружатся, снижаясь, как грифы.Рокот воды заглушает проклятья и стоны.Кто был виною – хозяин ли, старая пройда,Штурман беспечный, что спит под водой непробудно?В лондонском Сити, у двери всесильного ЛлойдаКолокол медный звонит по погибшему судну.Где ты, моё ленинградское давнее детство?Тоненький Киплинг, затерянный между томами?Тусклая Темза мерцает со мной по соседству,Тауэр тонет в томительно тёмном тумане.Как же я прожил, ни в Бога, ни в чёрта не веря,Вместо молитвы запомнивший с детства «Каховку»?Кто возместит мне утраты мои и потери?Кто мне оплатит печальную эту страховку?Сходство с судами любому заметить нетрудноВ утлом гробу или в детской тугой колыбели.Колокол Ллойда звонит по погибшему судну, –Не по тебе ли, любезнейший, не по тебе ли?В час, когда спим и когда просыпаемся смутно,В час, когда время сжигаем своё безрассудно,В лондонском Сити, практически ежеминутно,Колокол Ллойда звонит по погибшему судну.1988«Из всех поэтов Кушнера люблю…»
Из всех поэтов Кушнера люблю,Он более других мне интересен,Хотя гитарных не выносит песен,Которые поём мы во хмелю.Мне нравится традиционный стройЕго стихов, гармония неброскихПолутонов, которые поройМилее мне, чем гениальный Бродский.Быть может, переехавший в Москву,Я оттого люблю их, что другиеВо мне не вызывают ностальгииТуманную и вязкую тоску.Из всех поэтов Кушнера люблю,За старенький звонок у старой двери,За то, что с детства он остался веренПлывущему над шпилем кораблю.За то, что не меняет он друзей,Что и живёт он там как раз, где надо –На берегу Таврического сада,Близ дома, где Суворовский музей.И я опять стремлюсь, как пилигрим,Туда, где он колдует над тетрадкой,И кажется не горькою, а сладкойВся жизнь моя, написанная им.1988Памятник
Я обошёл все континенты света,А город мой всё тот же с давних пор,Там девочка, склонясь у парапета,Рисует мост, решётку и собор.Звенят трамваи, чаек заглушая,Качает отражения вода.А я умру, и «часть меня большая»Не убежит от тлена никуда.Моих стихов недолговечен срок.Бессмертия мне не дали глаголы.Негромкий, незапомнившийся голосСотрут с кассет, предпочитая рок.Прошу другого у грядущих дней,Иная мне нужна Господня милость, –Чтобы одна из песен сохранилась,Став общей, безымянной, не моей.Чтобы в глухой таёжной стороне,У дымного костра или под крышей,Её бы пели, голос мой не слыша,И ничего не зная обо мне.1988Монолог Моисея
Прегрешенья наши, Господи, прости нам.Пусть никто не обвинит меня в тиранстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Про жестокий им назначенный экзаменЗнают путники бредущие едва ли,Эти женщины с бездонными глазамиИ мужчины, что оковы разбивали.Тот, в ком с детства кровь от страха в жилах стынет,Неспособен жить при равенстве и братстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Вот идут они, словам моим поверя,Позабыв об униженьях и напастях,Но нельзя войти в сияющие двериС синяками от колодок на запястьях.Всё возможно только средствами простыми, –Мы в самих себе не в силах разобраться.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.След причудливый за нами вьётся гибко.Звон бубенчиков и топот караванный.Тем, кто вышел вслед за мною из Египта,Не добраться до Земли Обетованной.Схоронив своих мужей в песке постылом,Плачут вдовы в белом траурном убранстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Треплет ветер их убогую одежду.Солнце гневное восходит на востоке.Я внушаю им покорность и надеждуИ считаю им отпущенные сроки.Бурдюки с водой становятся пустыми.Серый коршун растворяется в пространстве.Сорок лет вожу народ я по пустыне,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве.Скоро смерть в свои холодные объятьяИ моё возьмёт измученное тело,Но не должен прежде срока умирать я,Не закончив мне порученное дело.И покуда не скончается последний,Буду я водить народ мой по барханам.В царство светлое войдёт его наследник,Лишь родителя увидев бездыханным.Мне на посох всё труднее опираться.Бог всевидящий, меня не слышишь разве?…Чтобы вымерли родившиеся в рабстве,Чтобы вымерли родившиеся в рабстве!1988