Музейная пыль

— Почему? — удивилась я. — Он мог бы рассказать, кто это сделал, разве нет?

— В том-то и дело, — довольно мрачно отозвался магистр, — что вероятность столь удачного расклада была почти нулевой. Ранней весной темнеет рано, на улице тогда горел всего один фонарь, притом довольно далеко от места, где всё случилось. Значит, разглядеть нападавших было практически невозможно. Вообще случаев, когда даже живые жертвы подобных нападений могут сообщить хоть что-то толковое, единицы. И в большинстве из них они просто узнают старых знакомых, шпану с соседнего двора, так сказать. Но в том случае убитый всего полгода как переехал в город, да, к тому же, очень много работал. Едва ли он успел свести знакомство с местной сомнительной публикой или хоть в лицо её запомнить.

— Ну а вдруг, — укоризненно заметила я. — Ведь всё-таки был же хоть какой-то шанс, зачем отказывать человеку в надежде?

— Затем, чтобы не мучить её за её же деньги, причём немалые, — совершенно спокойно ответил некромант. — Из обычного зомби на такие вопросы ответов не вытянешь, они способны рассказать лишь то, что при жизни знали твёрдо. Для обсуждения смутных воспоминаний, а только такие и могут остаться о внезапном уличном нападении, требуется призыв духа. Это дело сложное, проще всего добиться успеха, если рядом будет кто-то из родных или близких призываемого. И лучше, если разговор будет вести именно этот кто-то. Думаешь, очень легко разговаривать с живым трупом дорогого тебе человека?

— А обязательно иметь дело именно с трупом? — внутренне содрогнувшись от нарисованной воображением картины, поинтересовалась я.

— С трупом или с медиумом, — пожал плечами магистр. — Но медиума, согласного на участие в таком ритуале, тогда было не найти. Разве что за очень большие деньги. И с немалым риском того, что потом он пожелает к плате клиента прибавить ещё и вознаграждение за его же, клиента, а заодно и партнёра-некроманта, разумеется, сдачу властям. Если припоминаешь, в ту прекрасную пору некромантия была запрещена. И это, кстати сказать, было ничуть не менее веской причиной ответить на просьбу отказом.

— Но, как я понимаю, раз сейчас ты рассказываешь эту историю, тогда всё же не отказался, — пожала плечами я. — Почему?

— Я посоветовал той девушке оставить дело полиции и просто немного подождать. Всё-таки убийство, в отличие от обычного мелкого грабежа, в дальний ящик до истечения срока давности не сунешь, начальство требует результатов, хоть каких-нибудь. Да и ничего сложного в деле не было. Шпана, промышляющая подобным, достаточно умна, чтобы затихариться на некоторое время, но слишком тупа, чтобы избавиться от улик раз и навсегда. Рано или поздно кто-то из них бы не выдержал и пошёл-таки продавать телефон и часы убитого. Они все на этом попадаются.

— Может быть, — кивнула я, совершенно не представляя, насколько это правдиво, но признавая видимую логичность рассуждений.

— Почти наверняка, — заверил меня некромант. — Но это оказался не тот случай.

— То есть? — озадачилась таким поворотом я. — Шпана всё-таки оказалась умной?

— Шпана тупа, Софи, — фыркнул магистр. — Но, опять же, не настолько, чтобы убивать людей на улицах. Они не боятся получить пару-тройку лет за грабёж, выйти через год по очередной амнистии и считаться потом крутыми в своей компании. Но схлопотать лет пятнадцать за хоть и непредумышленное, зато с отягчающими, а значит, без права на досрочное, никто из них не хочет. Потому-то они обычно ограничиваются угрозами или максимум одним-двумя ударами, чтобы оглушить, а то и вовсе только дезориентировать жертву, хватают ценности и сбегают. Если им дают отпор, бьют основательней, но, как правило, и тут без излишеств — восемь лет за тяжкие телесные тоже перспектива не из радужных.

— Специфическое благородство, — брезгливо поморщилась я.

— Я бы назвал это крайним цинизмом, но выходит слишком… изящно применительно к подобной публике. Скорее просто инстинкт самосохранения, как у животных, от которых она недалеко ушла в своём развитии, — с кривой усмешкой поправил меня магистр. — Так вот, невеста убитого работала медсестрой в той самой клинике, где он умер и, пользуясь служебным положением, скопировала медицинские документы. Судя по ним, парня избивали, явно намереваясь если и не убить, то как минимум искалечить. Зачем бы те, кого интересовали только его кошелёк, телефон и часы, стали это делать?

— Ну… — задумчиво протянула я. — Он сопротивлялся? Что-то сделал или сказал такое, что они взбесились?

— Возможно, — спокойно согласился некромант. — Но тогда у парня были бы оборонительные раны, хоть какие-то. Ну, знаешь, ободранные руки и тому подобное. Но ничего этого не было. Всё выглядело так, будто на него напали внезапно, сразу же вырубили и уже потом принялись зверски избивать. Чтобы завладеть кошельком, такого точно не требуется, это явно личное.

— Пожалуй, — снова согласилась я с общей логикой. — И что было дальше?

— А дальше ничего. С духом мы пообщались, но он полностью подтвердил эту самую версию: возвращался домой поздно, услышал сзади шаги, хотел обернуться, но получил удар по голове. И всё, больше никаких воспоминаний. И никаких версий насчёт того, кто мог желать ему смерти.

— Тупик, — вздохнула я.

— Не совсем, — возразил некромант. — Будь это зомби, тогда да, с максимальной вероятностью, всё-таки люди обычно знают или хоть примерно представляют своих смертельных врагов. А зомби врать и недоговаривать не могут. Они только помнят, думать уже не способны. Но мы-то имели дело с духом, который очень даже может и соврать, и умолчать о чём-нибудь. Невестам, знаешь ли, не всё рассказывают.

Я неопределённо хмыкнула, глядя на мелькающие за окном деревья. Выходит, мужикам только тогда и можно верить, когда из них ходячих мертвецов слепили, во всех остальных случаях они будут продолжать обвешивать лапшой твои уши. Некромант немного помолчал, кажется, наблюдая за мной, но я не обернулась, чтобы это проверить. И тему менять не собиралась. Слишком уж интересно было узнать, чем кончилась та история, и каким образом она отвечает на мой изначальный вопрос.

— Пока полиция трясла местную шпану, — продолжил магистр, не дождавшись от меня больше никакой реакции, — я попытался выяснить, у кого имелся мотив для подобного убийства. Мог бы, конечно, этого и не делать, меня же только для беседы с покойным нанимали, но самому стало интересно, что же такое этот парень, даже уже лёжа в могиле, желал скрыть от невесты.

— И как, выяснил? — снова хмыкнула я.

— Нет, — мотнул головой некромант. — Тогда не выяснил. Поговорил с коллегами, соседями, родными. Выяснил, что жизнь убитый вёл если и не идеальную, то весьма к ней близкую. Работал врачом, конкретнее — акушером-гинекологом, и профессиональную репутацию имел блестящую. Коллеги не сумели припомнить пациенток, недовольных настолько, чтобы пойти на убийство. Утверждали, что и слишком довольных, таких, чтобы нарваться на кулаки ревнивого мужа, тоже не было. Как и конфликтов на работе.

— И ты им поверил? — несколько удивилась я. — Если и были, кто ж сознается?

— Никто, — легко согласился магистр. — Потому я проверил. По каждой больнице, знаешь ли, таскается парочка неприкаянных духов, которые на радостях, что с ними беседуют, скорее лишнего наплетут, чем утаят какую-то пикантную подробность. Но нет, тамошние с досадой признали, что ничего такого за покойным не водилось. И навещая в другом городе маму, он в самом деле навещал маму, причём в график этих поездок не получалось вписать ни тайных дел, ни тайного романа. Даже бдительная старушенция из соседней квартиры, раскрывшая мне за рюмкой чая грязные секреты всего дома, про этого парня не сумела поведать ничего компрометирующего. Так что хорошие люди на свете всё-таки есть.

— Отрадно это слышать, — кивнула я. — Только теперь мне стало окончательно непонятно, какое это всё имеет отношение к обещанным тобой объяснениям.

— Имей терпение, — попросил некромант. — Ничего не раскопав в недавнем прошлом убитого, я решил тряхнуть далёкое и попросил одного знакомого в полиции пробить его по их базам. Мало ли, может парень натворил чего-нибудь по малолетству или вовсе стал ненужным свидетелем. Тут мне и повезло, хотя понял я это только несколько лет спустя.