Страница 9 из 46
— О, правда? Жаль. Это, по крайней мере, было бы впечатляюще. Представь сам: миру конец, нигде не осталось ничего живого, и только на месте лесов Тирнаглиаля громоздится гора черепов, а на ней восседает безумный титан, держа один череп в руке. Это, разумеется, мой череп, поскольку я единственный, кто был тебе забавным собеседником.
Марух снова замолчал, пристально глядя на Айзевира. Не сумасшедший ли перед ним? Бесстрашен он до безумия, этого у него не отнять.
И… странное дело, но когда Марух смотрел на этого смертного, он не видел в нем страдания. Во всех живых существах видел, а в этом — нет.
— Ты неверно понимаешь меня, — наконец сказал он. — Я просто хочу все закончить. Подвести черту. Черепа и бесконечные смерти — это лестница в ничто, где никто не задаст в конце вопроса, потому что ответа все равно не прозвучит.
— Ох, как ты сейчас красиво сказал, — покрутил головой Айзевир. — Я не все понял, но ты должен меня извинить. Сколько тебе там лет, древний титан?.. тысяча?..
— Почти. Мне одна тысяча четырнадцать лет.
— Ну я в сравнении с тобой молокосос. Мне пятьдесят один годик. Но мы очень недолго живем, титан. Я еще не старый, но когда смотрю вокруг, то чаще вижу людей моложе себя, чем старше. Мы, люди, здесь новенькие. У нас еще полно тех, кто родился еще в старом мире… [цензура], да я сам в каком-то смысле тамошний, а не здешний. Я родился уже тут, на этом вашем сраном Тан-Ог, но зачали меня там, откуда мы все приперлись. Честно, я понятия не имею, как и зачем вышло так, что наш город перенесло сюда, к вам, но зачем-то это же все-таки случилось, верно? Будет [цензура] как глупо, если ты просто возьмешь и все испортишь в самом начале.
— Сколько вас сейчас, человеки? — спросил Марух.
— Тысяч пятьсот, и большая часть — идиоты, — пожал плечами Айзевир. — Но даже идиоты хотят жить.
Марух вздохнул. Он мог убить этого смертного усилием воли. Обратить его в пыль и продолжить свой долгий, упорный поход.
Но Айзевир — единственный, кто не кричит от ужаса, не стенает и плачет, не пытается убить Маруха. Единственный, кто пожелал с ним поговорить.
Да, он просто тянет время… или, возможно, надеется его отговорить. Но Маруху вдруг остро захотелось объясниться. Он взглянул в пытливые глаза смертного-однодневки и подумал, что они имеют право. Хотя бы в лице одного своего представителя — имеют право знать, что он не желает им зла, что он несет спасение.
— Рассказ будет долгим, верно? — как-то догадался Айзевир. — Пойдем туда, ниже по течению. А то здесь ты все так выжег, что даже присесть негде.
Марух пропустил мимо ушей укоризну. Молча кивнул, вырос в несколько раз и зашагал по борозде. Айзевир, которому эти рвы и овраги были непроходимы, чиркнул пальцами, сотворил новое облаце и воспарил в воздухе.
— Ты волшебник? — спросил Марух, глядя на это.
— Нет, — отмахнулся Айзевир. — Мне эту штуку эльфийская колдунья дала.
— Но сейчас же ты сотворил ее сам.
— Нет, просто она исчезла, когда я влез тебе в ухо, а теперь снова появилась.
— Разве магия облац так работает?
— Магия — это магия. Сраное волшебство. Оно работает, как тебе хочется.
Дойдя до зеленой травы, Марух и Айзевир остановились. Титан уселся прямо на землю, скрестив ноги, человек спрыгнул с облаца и скинул со спины котомку.
— Чай будешь? — предложил Айзевир, доставая фарфоровый кувшин и пергаментный сверток. — Отличный, эльфийский.
Марух не отказался. Вновь масштабированный до минимума, он глядел, как Айзевир разводит костер, как кипятит налитую в реке воду и сыплет в нее сушеную траву.
— Впервые я задумался о сути страдания, когда попал в темницу Таштарагиса… — начал он долгий рассказ.
Чай оказался терпким и бодрящим. Прихлебывая горячий напиток, Марух рассказывал свою историю и думал о том, что это последний раз, когда он с кем-то говорит. Последний час, который он посвящает чему-то, кроме следования жребию.
—…Так я понял, что жизнь — это ужасная ошибка, — закончил Марух.
— Какой глубокий вывод, — покивал Айзевир. — Но тебе не кажется, что ты слишком поспешил решать за всех? Я вот не считаю, что жизнь — это ошибка. И никто из моих знакомых так не считает. Давай проведем опрос и узнаем, сколько людей с тобой согласится, а? Вон, за рекой мужик какой-то на коне скачет — давай хоть его спросим.
— Жребий — это не то, о чем спрашивают у других, — терпеливо объяснил Марух. — Жребий — это внутренний огонь титана. К нему приходят самостоятельно, и он касается только меня одного.
— Не, вот тут ты ошибаешься. Тебя одного касается, что съесть на обед. И то лишь при условии, что ты не собираешься съесть меня, как тот огр. А если у тебя такой жребий — он, [цензура], касается и меня, и того мужика на коне, и вот этих муравьев, которые ползают у меня по штанам. Он всех касается.
— Нет, никого из вас это не касается. Особенно вас, людей. Я еще понимаю эльфов, которые были здесь задолго до моего рождения, но вы, люди… это не ваш мир. Вы только гости здесь. Всего пятьдесят два года назад на Камне не было ни единого человека.
— Но сейчас нас уже много. И станет еще больше. Мы очень быстро распространяемся.
— Я уже вижу. Истребление вас в самом начале будет благом для всех.
— Вот это — единственный пункт, в котором с тобой некоторые согласятся. Особенно эльфы. Но ты же не собираешься ограничиться только людьми. Или хотя бы разумными существами, которые, согласен, часто бывают теми еще муднями. Ты планируешь вычистить Камень вообще от жизни. Кстати, что насчет других титанов? Их ты тоже убьешь?
Марух не ответил. Это было больным местом в его жребии. Титан не убивает титана, это слишком глубоко сидит в подсознании.
Вероятно, со временем он придет к решению. Жребий адаптируется, противоречие будет разрешено.
— Ладно, вижу, ты еще не решил, — догадался Айзевир. — Но что все-таки ты будешь делать, когда закончишь? От горы черепов ты отказался… зря, кстати, охеренно бы смотрелось. Что же тогда? Просто сядешь посреди пустого места и будешь вечно сидеть и таращиться? Или убьешь самого себя?
— Так далеко я не заглядывал.