Страница 25 из 46
— Я не волшебник, — повторил он снова. — Иначе их сраный Апофеоз убил бы меня вместе со всеми остальными. Я адепт Учения У.
— Учения У?..
— Учения У. Я его сам выдумал. У… беждение. У… веренность. У… шат.
— Ушат?.. При чем тут ушат?..
— Он тоже на «у».
Монго жадно слушал. Машибухер плел какую-то ахинею, но понемногу сквозь нее проступала истина… и оказалось, что в этой-то ахинее вся и суть. Оказалось, что сила святого Машибухера — в том, что он сумел подняться над волшебством. Овладеть тем, что для смертных считается недостижимым.
Тем, что умеют только боги.
— На самом деле это настолько просто, что даже смешно, — сварливо говорил Машибухер. — Только не умеет этого никто. Бриар подошел ближе всех, но даже он не сумел побороть зависимость от маны. П-фе. Не нужна эта мана, лишняя она. Так же как глаза не нужны, чтобы видеть. Все, что нужно — не сомневаться.
— Я правильно понимаю, гуру?.. — осторожно спросил Монго. — Ты просто сам себя убеждаешь, что это правда… и это становится правдой?
— Не себя. Вселенную. Сила убеждения — могучая сила.
— А как ты заставляешь Вселенную тебя слушать?
— Весь секрет в правильной акустике.
— И все-таки…
— Что, сомневаешься во мне? Говорю тебе, дурак, если сильный духом скажет той горе — отдались, так отдалится она в ту же секунду.
— Я, конечно, верю тебе, гуру…
— Все-таки сомневаешься. Ну так смотри. Отдались. Видишь? Отдаляется.
— Эм… гуру…
— Что?
— Ты… пятишься, — с упреком сказал Монго.
— Да. И гора отдаляется.
— Но так-то любой может…
— А я тебе о чем говорю? Любой может это сделать — достаточно поверить в свои силы.
— Ты издеваешься надо мной, — стиснул кулаки Монго. — Может, хватит издеваться надо мной, старик?!
— О, как ты рано начал. Возможно, зря я взял тебя в ученики, — сказал Машибухер, беря гору двумя пальцами. — Так тоже любой сможет?
— Не… не любой… — произнес Монго, изумленно таращась на ладонь грязного старикашки.
Там стояла гора. Все такая же, как была — древняя, несокрушимая, с ледяной шапкой, размером лишь чуть меньше великой Кор-Таррот… но ставшая высотой в палец.
— Так любой или не любой? — спросил Машибухер, возвращая гору на место.
— Любой… не любой… я не знаю!.. Чего ты от меня хочешь?!
— Я хочу? Это ты чего хочешь? Ты сам пришел учиться — вот и отвечай на вопросы.
— Это учителя отвечают на вопросы учеников!
— А ученики — на вопросы учителей. Ты вообще учился где-нибудь, остолоп?
— Меня учили оранги, — огрызнулся Монго. — Не очень много и не очень долго, но у них я научился куда большему, чем у тебя!
— Мы с тобой знакомы десять дней. Имей терпение, макака. Или оно поимеет тебя.
Сказав это, Машибухер ударил Монго палкой.
После этого сим взял себя в руки. Ему все-таки до смерти хотелось научиться волшебству… или, еще лучше, вот этому самому, которое по сути то же волшебство, но, если верить безумному старику, на самом деле нечто большее. И он снова стал ловить каждое слово, послушно медитировать на вершине и довольствоваться плошкой риса в день.
Так прошло полгода. Монго терпел. Монго наблюдал. Монго учился. Он все еще не мог ходить по воздуху и собирать в ладони солнечный свет, но очень пытался научиться.
Время от времени он срывался. Ему периодически снова начинало казаться, что старик над ним издевается. Что он на самом деле — рехнувшийся колдун, который просто забыл, как именно делает то, что делает.
Но потом у Монго впервые получилось. Вся эта галиматья, что нес святой Машибухер… что-то все-таки оседало у сима в голове, что-то там из нее формировалось. Иногда ему казалось, что он почти понимает, что еще чуть-чуть — и он ухватит суть.
И однажды он и в самом деле что-то ухватил.
— Все вокруг нас, все, что мы видим — суть иллюзия нашего восприятия, — говорил Машибухер, ходя вокруг медитирующего сима. — Наши несовершенные тела и души рисуют нам несовершенную картину мира. Мы смотрим, но не видим, потому что упускаем суть вещей.
— А суть вещей — это пустота? — спросил Монго.
— Пустота, если тебе так хочется. Но в этой пустоте больше, чем ты можешь себе представить. Там, куда мы смотрим, есть или вообще ничего, или все сразу.
— П-хе, бессмыслица…
— Познай пустоту, обезьяна! — повысил голос Машибухер. — Ты не познаешь существующее, пока не познаешь пустоту! Атманы — суть врата, чтобы упорядочивать Хаос. Точечные источники воли Творца. Но они — конец пути. А начинаем мы с начала, и начало — это пустота.
— Но Хаос же — не пустота.
— Откуда ты знаешь? Ты видел этот Хаос? Ты там был? Хаос — это расплавленное золото под Тьмой. Океаны конских грив и хребтов драконов. Пожары всех возможных страстей и холодная заледеневшая воля, что кристаллизует их в четкой форме. Хаос — это все сразу, но вперемешку. Одновременно несуществующее, существующее потенциально, способное существовать, будущее существовать когда-нибудь и существовавшее всегда. Но пока Хаос не оформлен, он суть Пустота. И вот с него мы начинаем познание.
Монго слушал. Монго смотрел. Монго таращился в пустоту.
А если очень долго таращиться в пустоту, можно что-то увидеть.
Это было… он не знал, как это описать. Как будто завеса, за которой притаился… Монго не знал, как это описать. Вначале казалось, что это ничего, пустота, но чем дольше Монго смотрел, тем сильнее оно откликалось. Тянулось к его вниманию, как нерожденный ребенок к свету.
Кошмарный, жуткий ребенок.
Оно… оно хотело родиться. Хотело обрести форму.
Монго мог ему ее дать — и оно к нему тянулось.
Оно было безмерно и вечно. Его нельзя было даже сравнить со вселенной, потому что вселенную все-таки можно попытаться осознать, измерить и описать, а это… расширившимися от ужаса глазами сим смотрел, как оно начинает обретать сразу множество разных форм, обликов, возможностей. Становится крошечным и гигантским, сокращается и раздувается, меняет цвета. Является всем одновременно и ничем конкретным.
Монго попытался его удержать — и оно вперилось ответным взглядом.
Или не взглядом. Или не вперилось.
Оно выжидало.