Страница 11 из 46
— Вот посмотри — мне сейчас хочется пить, — сказал Айзевир. — Я страдаю от жажды.
— Да, — кивнул Марух, пристально глядя на него. — Я слышу твое страдание.
— И я сейчас… поем селедки, — достал из котомки вонючую рыбину Айзевир. — Она о-о-очень соленая.
— Она не утолит твою жажду.
— Даже усугубит, — впился в нее зубами человек. — Теперь мне хочется пить еще сильнее.
— Да, твое страдание усилилось.
— И вот теперь… я попью, — отхлебнул воды Айзевир.
Марух внимательно смотрел. Он слышал, как стихает страдание смертного. Как сменяется… удовольствием.
— Приятно ли мне? — сказал Айзевир. — Да. Очень. Но было ли бы это настолько же приятно, если бы я не мучился от жажды?
Марух молчал.
— Если бы не было страданий, радости бы тоже обесценились, — сказал Айзевир. — Ты не узнаешь, что счастлив, если не будет, с чем сравнивать. Одно неотделимо от другого, одно невозможно без другого. Мы не радовались бы здоровью, не будь болезней. Мы не радовались бы сытости, не будь голода. Тысячелетие Мрака было кошмаром, но оно закончилось — и как безумно все счастливы! Белое лучше всего смотрится на черном фоне, а черное — на белом.
Марух молчал.
— Это и есть жизнь — сочетание плохого и хорошего, переплетение добра и зла. Бурлящая гуща вечной борьбы, рождающая бесконечные оттенки серого… и прекрасную многоцветную радугу. А если Свет и Тьма однажды перестанут бороться, если кто-то из них окончательно победит… наступит стазис. Вечный, неизменный… и мертвый. Именно этого ты и добиваешься, титан.
— Именно этого я и добиваюсь, — эхом ответил Марух. — Но пример, тобою приведенный — это малое страдание. Временное. Что может оправдать страдание необратимое? Пытки, геноцид, убийства детей? Что их может оправдать?
— Ты оправдываешь это прекращением страданий, — пожал плечами Айзевир.
— Это снова демагогия. Мы говорим не обо мне.
— Нет, о тебе. Здесь только ты да я — и мы говорим о тебе. Но можем и обо мне поговорить, если хочешь.
Солнце поднялось и снова зашло. Наступила вторая ночь. Айзевир рассказывал Маруху байки из своей жизни, делился тем, что успел повидать. В сравнении с тысячелетним титаном он действительно прожил ничтожно мало, жалкие полвека — но эти полвека оказались полны приключений. Айзевир действительно встречал других титанов, в том числе Аэтернуса.
— Он упоминал тебя, Марух, — сказал Айзевир. — Говорил, что беспокоится о тебе. Что ты плутаешь в потемках, и он опасается за твое душевное здоровье.
— Правда?
— Возможно. А возможно, я это выдумал, чтобы повлиять на ход твоих мыслей. Мы, люди, умеем лгать.
— Да, — кивнул Марух. — Все умеют, кроме титанов.
— Титаны тоже умеют. Я встречал одну титаниду, которая обрела жребий в сочинении сказок.
— Гидея, — кивнул Марух. — Знаю. Но выдумка — это не ложь.
— Грань очень тонка, титан. Но даже если оставить это в стороне — что будет, если жребий титана потребует лгать?
— Что это может быть за жребий?
— Не знаю, какой-нибудь жребий Великого Лгуна. Кто из нас титан — ты или я? Допусти на минуту, что какой-то жребий может такого потребовать. Что в этом случае одержит верх — жребий или титанова правда?
— Жребий, поскольку титанова правда — это не в буквальном смысле правда, которая есть отсутствие лжи. Титанова правда — это быть искренним с самим собой и идти по миру, не стыдясь того, что делаешь. Слушать свое сердце и следовать пути, который избрал. Как следую ему я.
— Ты следуешь ему честно, — согласился Айзевир. — Но прямо сейчас лучший способ для тебя уменьшить число страданий в мире — прекратить делать то, что делаешь. Ты уничтожаешь все живое, и тем умножаешь страдания. Прекрати свою деятельность — и число страданий уменьшится.
— Парадоксально, но по-своему истинно, — согласился Марух.
Солнце снова поднялось. Уже третий день человек и титан беседовали на берегу реки. Они все чаще соглашались друг с другом, все меньше спорили. Когда наступила третья ночь, Айзевир и Марух уже просто сидели, смотрели вдаль и время от времени кидали в воду камни.
— Давай, кто дальше, — швырнул свой Айзевир.
Марух хмыкнул и тоже швырнул камень. Тот улетел дальше… гораздо дальше. Он улетел на другой берег и скрылся за горизонтом.
— Какой ты сильный, великий титан, — чуть насмешливо сказал Айзевир. — Скажи, если ты настолько убежден в правильности своего жребия — отчего просто не уничтожишь саму планету? Это в твоих силах. Ты можешь. Но ты истребляешь жизнь медленно, неторопливо, давая возможность заранее увидеть тебя и убежать. Значит, ты сам внутри колеблешься.
— Я не колеблюсь, — возразил Марух. — Ты переоцениваешь титанову силу.
— Думаешь? А мне кажется, это ты ее недооцениваешь. Ты колеблешься. Или втайне надеешься, что тебя остановят. Что придет ваш Аэтернус или спустятся с небес боги и скажут: стой, Марух, не смей! Надеешься, что тебе помешают следовать твоему жребию.
— Аэтернус не придет, — угрюмо сказал Марух. — Ни один титан не помешает другому титану следовать жребию. Наоборот — мы делаем все, чтобы помогать друг другу в этом. Даже если жребий кажется ужасным.
— Кажется?..
— Не будем снова переливать из пустого в порожнее, — сказал Марух, глядя на занимающуюся зарю. — Мы уже трое суток говорим об одном и том же. Я был рад познакомиться с тобой, Айзевир, но…
— Но я тебя не переубедил. И теперь ты убьешь меня, чтобы прекратить страдания.
— Таков мой жребий.
— Ладно, не трудись, — сказал Айзевир, вставая с камня и подходя к воде. — Избавлю тебя от хлопот и убью себя сам.
— Что?.. — захлопал глазами титан. — Не надо!
— Почему? — вошел в воду Айзевир. — Какая разница, как я умру?
— Я… я бы сделал это быстро и безболезненно. И ты… это необязательно должно произойти сегодня. Я уже несколько лет следую своему жребию, но успел обработать только один материк. У тебя есть облаце, ты можешь… да и ты прав, мне необязательно начинать с Гульрании. Я могу оставить ее на потом… окончательное исполнение моего жребия займет века!