Если любишь - солги

Ошибиться невозможно. Те же лица, то же угловатое, костлявое сложение, разве что эти двое повыше и покрепче. Боевики всё-таки. Тюремщики, личная охрана, или кто там. Теперь стало ясно, с кого их всех лепили. Копии вышли мельче и слабее оригинала, но в них явственно читались черты сьера смотрителя.

— Так вы не человек, вы машина.

— Он кровосос, — глухо сказал Фалько.

Я не выдержала, подошла к нему, и никто меня не остановил.

— Вампир, — поправил сьер смотритель. — Единственный истинный Эолас-на-фола.

Наверное, он дал команду — конвоиры отпустили пленника и вышли, проём за ними затянулся. Я взяла чёрные, в запёкшейся крови, руки Фалько в свои. Во взгляде его были ночь и боль, а ещё нежность и что-то такое, отчего во мне опять поднялись слёзы. Но плакать сейчас было нельзя. Я проглотила ком в горле и, не выпуская рук Фалько, повернулась к смотрителю.

— Не боитесь оставаться с нами наедине, без охраны? — спросила с вызовом.

В ответ смотритель-вампир показал клыки, которыми волне можно прокусить человеку горло. Странно. Когда он разговаривал, клыков не было видно.

— Настоящая сила не в зубах, механических сервоприводах или квантовых вычислителях, — не совсем понятно сказал он. Дотронулся пальцами до своего виска. — Вот где сила. Что ты сейчас видишь?

На месте длинного сьера в сюртуке явился белый франт среднего роста. Белым в нём было всё. Волосы, кожа, камзол, кружева, атласные панталоны и чулки, драгоценные украшения и даже туфли с пряжками. Только глаза сверкали рубинами, как у дяди Герхарда. Красивое утончённое лицо — и абсолютно безжалостное.

Альбинос вальяжно прошествовал вперёд, опираясь на белую трость с серебряным набалдашником в виде черепа — чтобы уступить место своему полному двойнику, только во всём красном. Красный подошёл и встал рядом с белым. Оказалось, что сьер вампир никуда не исчез и по-прежнему сидит на своём стульчике, откинувшись назад и уперев затылок в выпуклую подкладку капсулы.

— Это мои первые дети, кровь от крови, плоть от плоти. Я дал им этот мир, а они испоганили его и потеряли. Мне нечасто доводится поговорить с живыми, так что я потешу душу, расскажу вам то, чего не видят даже ведуны. Они — порождение этого мира, а я не принадлежу ему, и дети мои были здесь чужими. Я расскажу и покажу…

Пульсирующий комок боли в затылке взорвался, перед глазами полыхнул блиц, и стало темно.

32.1

Он был беглецом. За его спиной лежали кровь, тьма, измена. И несправедливые, как он считал, гонения. Он просеял мелким ситом мириады миров, стремясь к заранее выбранному пристанищу, где собирался начать всё сначала. Но что-то пошло не так, его корабль, двигаясь сквозь измерения, потерпел крушение.

Выброс энергии, который сопровождал выход корабля в обычное пространство, вызвал глобальную катастрофу.

Я видела, как небо взорвалось сине-белыми молниями, в блеске и грохоте явилась колесница разгневанного божества… и с высоты шлёпнулась в океан, взметнув кипящие волны. Планета содрогнулась до основания, её орбита поколебалась, магнитное поле исчезло. В недрах забурлила магма и полезла наверх, находя выход через щели и разломы или пробивая себе дорогу силой. Воздух стал чёрным от пепла. Сдвинулись с места континенты, земная твердь ломалась и крошилась, суша уходила под воду, вздымались из морской пучины голые скалы. Солнце исчезло с небес, таяли ледники, шли ливни. За несколько лет облик мира изменился до неузнаваемости.

Но люди выжили. А на дне океана, под грудой обломков, под слоем остывшей лавы, лежал чужой корабль, и его единственный пассажир спал в своей капсуле сном, похожим на смерть. Когда ярость стихии пошла на спад, умный корабль выбрался из каменной могилы, доставил спящего на ближайший материк и разбудил. Пассажир обнаружил, что застрял на неизвестной планете. В этом был плюс — его преследователи не знали, где искать. Но был и минус — планета оказалась первобытно дикой, на ней не было ни технологий, ни материалов, чтобы починить корабль и продолжить путь к цели.

Тогда пассажир решил изменить мир.

— Мой народ давно отказался от естественного воспроизводства, — голос его вгрызался в мозг, как ковш экскаватора в горную породу. — Да и народа как такового уже нет. Каждый — центр собственной вселенной в окружении клонов и киборгов, или биологических копий и оргаматов, если говорить привычным вам языком.

Из собственных клеток я вырастил себе помощников и направил на освоение материка. Мне нужны были работники, чтобы добывать полезные ископаемые и строить заводы — и мои клоны подчинили туземцев. Я спешил, я не хотел ждать, забыв о том, что планета ещё не оправилась от моего вторжения… Я дошёл уже до ядерного синтеза, произвёл пару пробных взрывов — сущая мелочь! Но это вызвало ещё одно тектоническое бедствие. Землетрясения, цунами, извержения уничтожили мой новый дом. На дно ушёл огромный массив суши, который позже навали Затонувшим материком…

Что дальше?

Пришельцу с частью своих слуг удалось бежать на наш континент, последний кусок земной тверди на планете, залитой водой. Вокруг — только острова и островки. Он начал всё заново, но быстро понял, что местные жители не так примитивны и беспомощны, как казалось, на континенте есть сила — окудники. Уже тогда у них были источники, уже тогда некоторые обращали себя и других в зверолюдей. Пока чужак строил своё техническое царство, окудники добивались власти над природой через единение с ней. Бородатые мужчины в травяных плащах и женщины с волосами до колен — в их глазах плескалась сила, способная крушить скалы. В этом они были схожи — стихийные маги и чужеземный вампир.

Именно окудники дали ему имя Эолас-на-фола, что на высоком наречии значит "познающий через кровь".

— Мой народ никогда не пил кровь ради пропитания или для удовольствия. Обмениваясь укусами, мы передаём друг другу генетический материал, а вместе с ним — знания, память и умения. Это работает и в иных измерениях, пусть не так хорошо. Все миры похожи друг на друга, одни более или менее, другие вплоть до мельчайших деталей. Окудники не давались мне в руки живыми, а те, кого я сумел попробовать на вкус, прятали свои знания. И всё же кое-что мне открылось. Я понял, что должен получить доступ к источникам и овладеть силой зверолюдей.

Но сначала требовалось решить насущную проблему. Капсула регенерации успешно продлевала мне жизнь, но моих детей-клонов этот мир сделал слабыми и жадными. Новые поколения выходили хуже старых. Я научил их черпать силу из крови людей — а наслаждению от кровопийства они выучились сами. Кровь стала для них наркотиком, и они принялись уничтожать тех, кем должны были править.

Я понял, что пора переходить на местный материал. Перестал делиться с клонами своей кровью, окружил себя киборгами-оргаматами и начал опыты по выведению новых помощников…

Он говорил, а перед моими глазами мелькали картины невероятные и страшные. Пришелец скрещивал зверолюдей и вампиров, диких животных, окудников и обычных людей, вносил в их геном изменения, добавлял собственные гены, пробовал так и этак.

Первой его удачей стали оборотни. Для зверолюдей оборот был процессом трудным и болезненным, и мало кто, обретя однажды черты зверя, затем полностью от них избавлялся. Оборотни трансформировались быстрее и проще, используя магнетическую энергию внешнего мира. Они были сильны, быстры, решительны — и опасны. Поэтому Эолас-на-фола встроил в их головы механизм подчинения. Так оборотни сделались слугами и воинами кровосовов.

А пришелец ушёл в тень. Для кровососов он стал сначала легендой, потом мифом, потом перестал существовать вовсе. Давлением своей воли заставил их забыть. Они сами выращивали себе подобных в инкубаторах, наследуя часть знаний прародителя, сами конструировали новые машины, строили замки и убивали людей — с каждым разом всё больше. Наслаждение от крови стало целью их жизни, прогресс остановился.

Как раз в это время, взяв что-то от себя, что-то от окудников, что-то от людей, Эолас-на-фола создал предков нынешних мажисьеров. Они не пили кровь, были здоровы, обладали магнетическим даром, научным складом ума, могли размножаться естественным образом и скрещиваться с туземцами.