Если любишь - солги

Тьери взял под локоть жену, профессор Барро подал правую руку Ливии, левую — мне. По правде, я бы справилась сама, но обижать заботливого профессора не хотелось. Так, втроём, голова к голове, мы склонились над овальной жеодой. Её наружная поверхность походила на высохшую картофельную шкурку, внутреннюю выстилали два слоя крапинок-кристаллов — белый и сиреневатый.

— Горный хрусталь и аметист, — сказал профессор.

— Смотрите, искорка! — Ливия протянула руку, но не осмелилась дотронуться. — Вторая! Ой, третья!

— Я ничего не вижу, — ответил профессор с неудовольствием.

— Вы не там стоите! Перейдите на моё место.

Он уступил настойчивости Ливии, выпустив мою руку.

Я отступила к соседней жеоде.

И впрямь искорка — тёплая, золотистая. Но только одна. Значит, это и есть тот самый кристалл-победитель, который выживет, когда остальные погибнут?

От лужицы, в которой лежал камень с жеодой, поднимался тёплый пар.

— Горячий минеральный источник — идеальное место для плантации кристаллов. Питательные микроэлементы, энергия основных стихий. Земля, — Евгения топнула по каменной плите. — Воздух. Вода. Вместо огня — тепло и свет.

Она театрально взмахнула рукой, и нам на головы пролился водопад солнечных лучей. Крыша павильона оказалась раздвижной. Когда отзвучали потрясённые охи и ахи, Тьери спросил:

— А кристаллам не вреден дневной свет? Я думал, они растут только под луной.

— Солнце тоже необходимо, особенно на первом этапе, но облучение нужно строго дозировать. Кристаллы не рождаются сами собой, им следует помогать. Каждая жеода подвергается определённым магнетическим воздействиям, добавляются недостающие ингредиенты.

— Например, кровь ликантропов? — уточнил профессор Барро.

Прозвучало это резко и чуть ли не осуждающе. Или мне показалось?

— И кровь ликантропов в том числе, — безмятежно подтвердила Евгения. — Идёмте дальше.

В следующем павильоне обитали кристаллы-подростки. Совсем маленькие, с ноготь мизинца, поодиночке или друзами, они сидели в остатках жеоды, как ростки в горшках, и слабо мерцали. В скором времени друзам предстояло срастись в один кристалл или, если индивиды, как назвала их Евгения, примерно равны по силе, расколоться на несколько, а жеода должна была окончательно рассыпаться.

В двух других павильонах, сухих и прохладных, дозревали почти взрослые кристаллы, посаженные в полупрозрачную желеобразную массу. В каждом поддоне — экземпляры одного размера и цвета. То есть назначения и мощности. Большие, наполненные бело-синим свечением. Маленькие, искрящиеся золотом. Средние, с тревожным красновато-малиновым отливом. Зелёные, голубые, лиловые, как гиацинты, белые, оранжевые… Евгения не стала открывать заслонки потолка. Кристаллы, выстроенные фалангами, как воины древней армии, заливали павильон неземным светом.

— Часть мы оставляем для собственных нужд, остальные продаём. Вот этот, например, — Евгения взяла двумя пальцами небольшой, с напёрсток, белый кристаллик, — подойдёт для "лунной кареты".

Тривечные, это же баснословные деньги! Не будь у Карассисов сельскохозяйственных угодий, химических и фармацевтических предприятий и духи знают чего ещё, они процветали бы на одних кристаллах. Неудивительно, что хозяева "Гиацинтовых холмов" платят налоги за своих… как их назвать — подданными? Или в духе древнего Фирама — клиентами? А те боготворят своих патронов и благодетелей.

— Ваши кристаллы, — проговорил профессор, — выглядят более… живыми, я бы сказал, чем промышленные. И светятся ярче.

— Разумеется, — улыбнулась Евгения. — Мы выращиваем их с душой. И с полным соблюдением старых технологий — почти всех. Большинству кристаллов для полного созревания требуется пять-семь лет, но некоторые мы растим до пятнадцати, а то и двадцати. Для крупного производства такие сроки непозволительны. Зато наши кристаллы более энергоёмки и долговечны, так что недостатка в заказах мы не испытываем.

Ещё бы. Особенно если слова Дитмара о нехватке кристаллов — правда.

5.2

После сумрака павильона солнечный свет показался особенно ярким, но когда глаза привыкли, стало ясно, что день клонится к закату. Экскурсия была окончена. Евгения предложила вернуться в дом и воздать должное талантам семейного повара Карассисов.

— Постойте, — сказал Тьери. — А ваша ферма оборотней? Мы её не увидим?

— Ферма оборотней? Как интересно! — оживилась Ливия. — Никогда не слышала, что оборотней разводят на фермах, как коров. Вы берёте у них кровь для кристаллов? А они не бросятся на нас?

— Кристаллы? — съязвила Иоланта.

— Да нет же, оборотни! — похоже, Ливия решила, что мадам Тьери туго соображает.

— Думаю, здесь приняты все меры безопасности, — заметил Барро.

— Безусловно, — мажисьен чуточку нахмурилась. — Однако мы не показываем ферму гостям. Это не самое приятное зрелище, тем более для дам.

Всю экскурсию я держала себя в руках, но сейчас сорвалась, удивившись явному парадоксу:

— И вы тоже там не бываете? Вы же дама.

— Я — мажисьен, — Евгения обвела нас холодным взглядом. — Моей матери прочат пост сопредседателя Магистериума, и я однажды смогу подняться так же высоко, если буду упорно работать. Может ли женщина без магнетического дара надеяться стать главой академии наук, директором завода или театра? Или хотя бы продолжить артистическую карьеру после замужества?

Она остро взглянула на Иоланту, и та опустила глаза.

Ливия воскликнула:

— Когда я стану актрисой, ни за что не уйду со сцены!..

— Вас там никогда не будет! — прошипела Иоланта.

— Дамы, дамы! — Евгения возвысила голос, ставший вдруг льдисто-звонким, таким, что нельзя не слушать. — Я говорю всё это не для того, чтобы кого-то унизить, я объясняю вам разницу между положением женщины в моём мире и в вашем. Обычно я не провожу подобных границ, но сейчас не вижу другого выхода. У нас мажисьен собственными руками собирает паровой двигатель Стирля и препарирует мышей. У вас дама из общества, чуя запах компоста, прикладывает к носу надушенный платочек и норовит упасть в обморок при виде крови.

— Я не упаду! — заявила Ливия. — В детстве я охотилась вместе с братьями и самолично потрошила уток. Покажите нам ферму оборотней!

— Пожалуй, я бы тоже взглянул, — неожиданно поддержал её профессор.

Евгения пожала плечами и снова превратилась в радушную хозяйку.

— Что ж, здесь недалеко. Кристаллы любят свежую кровь. Через четверть часа после забора эффективность реагента снижается вдвое, а водить ликантропов в инкубатор небезопасно. Поэтому ферму мы спрятали вон в тех зарослях, — она указала в сторону цветущей калины.

Иоланта остановилась понюхать необычные розовые цветы, заметив, что лучше прогуляется по саду. После стычки с Ливией она держалась тихо и задумчиво. А я позавидовала Евгении: надо родиться мажисьен, чтобы люди проглатывали правду из твоих уст без обид и скандалов.

Оставив мадам Тьери наслаждаться запахом калины, мы углубились в хвойный лесок и через пару минут вышли к дощатому забору, выкрашенному зелёной краской — среди пихт и лиственниц он был почти незаметен. Лязгнули запоры, дюжий работник отворил нам калитку. Честно говоря, я не знала, хочу ли входить. Было любопытно, но жутко.

До сих пор я видела оборотней лишь на картинках и на экране синематографа. В детстве мы с Маргаритой и Таис бегали подглядывать за бродячим цирком, в котором, если верить афишам, был свой оборотень. Шатёр стоял на пустыре за городом, артисты жили рядом в фургонах. У них были лошади, паровые мобили, слон, медведи и пара тигров. А оборотень оказался обманом: два ловких трюкача, звериная шкура, ящик с двойным дном, лампы и зеркала. Изображая превращение человека в монстра, они даже настоящим магнетизмом не пользовались. Сейчас мне виделся в этом особый шик — творить чудеса без помощи чудес, но ребёнком я была разочарована.

Порой казалось, что оборотни существуют только на страницах бульварных листков и в людской молве, при этом одно питается другим, и реальной почвы под слухами нет. Невеста-волчица в брачную ночь перегрызла горло молодому мужу. Подросток совершил оборот прямо на уроке, набросился на одноклассников, убил двоих и покалечил семерых. Сотрудник городского телеграфа, не совладав со своей звериной природой, растерзал жену и троих детей. Медсестра-оборотень поедала внутренние органы пациентов. И всегда кто-нибудь рассказывал о соседе своего знакомца или о приятеле дальнего родственника, которого жандармы вывели из дома рычащим и поросшим шерстью…