По своим следам

— Что!? — восторженно спросил Леня — Серега теперь свободен?

Серега налил мне сто грамм, и подвинул яйцо, фаршированное красной икрой. Я махнул и закусил.

— О мой бог! — между тем вдохновенно вещал Ухтомский — Неужели, неужели, возвращаются старые, добрые времена? Посмотрите в иллюминатор! Это — не город. Это охотничьи угодья нашей великолепной тройки! Юные лимитчицы, впервые выйдут на Калининский, в надежде воочую увидеть пороки большого города. Мы будем там! Голодные студентки Школы-Студии МХАТ, будут грустно брести к метро, мечтая о том, чтоб кто-нибудь угостил их беляшом. Мы будем там!! Туристки из Прибалтики, застенчиво будут искать Пушкинский музей на Ордынке. Мы будем там!!!

Серега разлил всем.

— Я помирился. И вообще, пацаны, мы весной поженимся.

За такую новость мы выпили. Адмирал набил трубку. Вот тоже, слесарь. Данхилловская трубка. Голландский табак. Тонкое толкование Германа Гессе, и почти наизусть выученный «Бильярд в половине десятого». Постоянное цитирование к месту Мандельштамма и Пастернака. Старорежимная борода. И тонкая ирония. Потом таких слесарей не делали. Он пыхнул трубкой.

— Ради такого дела, Лень, я с женой поругаюсь. На пару месяцев. Вот на Серегиной свадьбе и поругаюсь. По весне.

Я глянул на Серегу.

— Залет?

— Не. Душевная необходимость.

Леня с Адмиралом обсуждали опасность Петропавловских улиц для приезжих, по сравнению с Москвой. Леня опасался.

— Да фигня все это. Все же русские, так что спокойно можно гулять где хочешь.

— А что русские? — не понял Леня.

— Дык, по Розанову. Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И всё понятно. И не надо никаких слов. И идешь себе дальше. А на крайняк, говори, что прилетел со мной. Обойдется.

— А почему на крайняк?

— Примчатся выпить. Я ж не могу пить непрерывно.

И мы еще выпили и закусили. Я решил лететь по первому международному классу, Андрей, так что с едой и алкоголем без проблем. На одного пассажира полагается бутылка водки, бутылка коньяка, бутылка шампанского. Холодные закуски, Серый кивнул на стол, яйца фаршированные красной или черной икрой. Мясные и колбасные нарезки. На обед борщ с пампушками, куриное филе с брокколи под соусом, или красная рыба с рисом под сливочным соусом. Десерт — сыры и прочие наполеоны. Кофе-чай — сколько выпьешь. И соки всякие.

Перед вылетом пришлось много бегать и ездить. И если Серега пропадал в Шереметьево, то я мотался в Тверь, на Болотную, и еще в десяток мест. Потому что водку добывал Новиков, и это запускало цепочку обменов, которую я и осуществлял. С Мединской я больше не говорил. И, несмотря на тоску, думал, что так будет лучше. И даже обошлось без привлечения соседских девочек. Да и они, всем выводком, порхали над Шуриком.

С ним случилось несчастье. Оказался не в том месте, не в то время. В Тушино застрелили мента-опера. И менты совершенно справедливо озверели. И первым делом приехали в Сходненские бани, и упаковали всех, хоть отдаленно попахивающих криминалом. А потом вдумчиво расспросили. Шурик, на свою беду, как раз общался там с братвой, решая какие то вопросы. Они меня били в грудь гирей, Андрюха! Тридцать два килограмма! А я же — ни сном ни духом! Ну его в жопу! Уеду в Польшу, простым бандитом работать. Европа, это не Тушино это. Там так не делают.

Мы уже трепались о совершеннейшей ерунде, и я решил поспать. Пошел в отсек с почтой и завалился на мешки. Почты мы везем сто килограмм. Это — только письма. Так что разместился с комфортом.

Почему то, засыпая, вспомнил, как мы с Серегой подрались с гопниками на Рождественском бульваре. Летним вечером, в пятницу мы отработали, и решил не просто побухать, а выпить красиво. То есть, где-нибудь в центре. И, поднимаясь от Трубной, увидели возмутительную сцену. Как семеро недоумков грязно пристают к паре девчонок. Ясное дело вступились.

Менты нас свинтили когда мы были близки к победе. Несмотря на то, что ухо у меня было уже размером с чебурек, а у Сереги был бланш под глазом, и он хромал, противник был практически уничтожен и в панике. При появлении луноходов трое сдирснули как зайцы. А нас рассадили по ментовозкам и отвезли в отделение. Барышни, ставшие причиной, давно сбежали.

В отделении нас поместили в клетку. Где на вновь прибывших немедленно наехал какой то боров великанских пропорций. Требовал сигарет. Отшвырнув одного из наших противников он навис над Серегой.

— Ты, чмо. Дал сигарету, быстро.

Серега повернулся, и уставился на этого кабана.

— Меня зовут Сергей. И ты, будешь обращаться ко мне на вы. А курить — вредно.

В клетке стало тихо и просторно.

— А меня зовут Андрей, — встав сбоку сказал я. — И я тебя уверяю, что ты здесь курить не будешь. От тебя и так воняет.

Когда менты с дубинками ворвались в клетку нас разнимать, у меня был вдобавок разбит нос, и ссадина на скуле. А у Сероги левое ухо было больше моего. Но он сидел на груди у бугая и завершающе херачил того по лицу. Прикрывая его, я подставил под дубинки предплечья, и мы отскочили к стене. Но милиция зверствовать не стала. Утащили придурка и все. Более того, через десять минут нас просто выгнали. То ли выяснили, что произошло, то ли везли новую партию. Гопники нам, кстати, помогали, в клетке. И возле отделения заверили в совершеннейшем почтении. Будете в Гальяново, скажете, что с Семеном в контакте. Примем с уважением, пацаны.

С тех пор мы так к друг другу и обращаемся. Сергей. Андрей.

Девять часов полета это скучно. Даже с алкоголем. Мы все порулили авиалайнером. Я был осторожен. Серега пренебрег. А Леня с Андрюхой оторвались. Я даже было подумал, что не долетим мы никуда. Потому что лихие виражи и смены высот меня откровенно пугали. Потом все, включая экипаж, пообедали. Мы успокоились, и завалились спать.

— Заходим, ребята. Просыпаемся, приходим в себя. — растолкал нас механик.

На Камчатке уже день. Ночь мы проспали. Под крылом заснеженные скалы, потом море. Вдали вулкан, за ним, кажется, еще один. Самолет развернулся, взревел, и, судя по всему, лег на курс.

— Вы не знаете, как выключить этот двигатель, пока я здесь сижу? — Леня нервничает похоже больше всех. Мне пофиг. Я пью кофе.

— Всем хорошо в полете — продолжает Леня, — только с высоты не плюнуть.

— Адмирал, пересади его от окна.

Самолет снизился, и прижался к полосе. За иллюминатором низкие деревца, вдали заснеженная и красивая сопка. Колеса коснулись земли и Ил затрясло взлетной полосой. Потом включили реверс. Машина замедлилась. И тут что то хлопнуло слева. Заскрежетало и загрохотало. Самолет просел на бок. Снизу раздался визг почти на ультразвуке и я увидел что машина сошла с полосы и разворачивается, меня швырнуло на пол, сверху на меня шлепнулся Адмирал. В грузовом отсеке со звоном осыпались водочные бутылки. Серега что то орал, но было не слышно.

А потом все кончилось. Стала слышна десятиэтажная конструкция командира Бори из кабины.

— Петров! — сказал Серега.

— Я!

— Ухтомский!

— Я!

— Аристов!

— Здесь!

— Травмы?

— Я лбом об стол приложился — прошипел Леня.

— Стол цел? — Адмирал слез с меня, уселся в кресло.

Я сел на полу.

— Что это, бля, было?

— Хер знает, сейчас выясним. Вы пока одевайтесь. Похоже нас ждет аварийная эвакуация.

Хорошо, что мы поссорились, неожиданно подумал я. Какая женщина выдержит мудака, с которым все время что то случается?

Глава 30

В Союзе, как и любой другой стране, есть люди, которым тесно. Тесно в ежедневных утром на работу вечером домой. В унылых перевыполнениях планов. В еще более скучном спорте и, прости господи, художественной самодеятельности. Не говоря о квартире получше и финской мебели.

Возможности разогнуться, и делать так, как считаешь нужным, в Советском Союзе официально не существовало. Но все взрослое население знает, что на карте страны есть места, где жизнь выглядит так, как и должна. И попасть туда сравнительно несложно. Эти места — отдаленные северные и дальневосточные территории. И Камчатка в том числе.