Три сапога - пара

В здании ресторана было довольно мало народу. По залу равномерно были расставлены столики, уже сервированные. Вдоль стен тянулись длинные столы с закусками и выпивкой. На небольшой сцене, где позже будут выступать музыканты, сейчас уныло стояли два стула и пюпитр.

– Не знаю как вы, мистер Салех, а я изрядно проголодался, – сказал Ричард, осмотревшись.

– Покушать перед пьянкой – хорошее решение, – пробасил инвалид.

– И у меня будет просьба. В виду общей нервозности и всех грозящих нам опасностей… можете проследить, чтобы я не переходил черту? Последствия могут быть весьма… – Гринривер замялся, подбирая слова.

– Не дать тебе нажраться и предотвратить поток дерьма из твоей аристократичной пасти? – хохотнул Рей.

– Формулировка отвратительная, но суть ухвачена верно, – поморщился графёныш.

– Хочешь, я сломаю тебе челюсть? Тогда ты точно ничего не сможешь сказать! – предложил гигант.

– Пока обойдёмся без… столь кардинальных мер, – Ричард снял цилиндр и прошёлся пятерней по золотистым волосам. – Но я обдумаю ваше предложение. Официант!

В итоге компаньоны засели за одним из столиков в компании жареной утки, корзинки булочек, сырной нарезки и трёх бутылок сухого вина.

За обеденным столом приятели являли собой разительный контраст. Ричард виртуозно использовал практически все разложенные рядом с ним приборы. Рей хрустел утиными костями и пользовался разве что салфеткой да ножом. Они вели неспешный разговор. Можно даже сказать, интимный.

– Ричард, ты же нормальный парень, ты мне скажи, чего ты такой злобный-то? – задал вопрос инвалид, пугающе быстро уничтожив свою половину утки.

– О, мистер Салех, я прощаю вам вашу бестактность. За последние дни вы уже дважды спасли мне жизнь и ещё дважды – попытались это сделать, не испугавшись даже людей императора. Я ценю подобную преданность и потому отвечаю, – внимательный наблюдатель легко бы мог сообразить, что вопрос ошарашил молодого человека, и всё сказанное было лишь попыткой выиграть время, чтобы подумать. Рей просто слушал, разливая вино по фужерам.

– Дык, я… – начал было инвалид.

– Пожалуйста, молчите. Я знаю, вы сейчас будете пенять на то, что я вам плачу, – перебил приятеля Ричард. – Но пока вы молчите, я тешу себя мыслью, что в самоубийственную атаку на следователей вы пошли из личной приязни, а не из простой жадности. Вы не настолько любите деньги. В конце концов, вам их просто не на что тратить!

Бывший лейтенант молча прихлебнул вино. И потянулся за сыром.

– Когда ты седьмой сын в роду, подобном моему, это создаёт массу проблем. Мой старший брат воспитывается как наследник. Второго по старшинству готовят в офицеры, третий должен будет получить серьёзную должность при дворе. И я не буду перечислять, кого готовили из остальных. Скажу сразу: по поводу меня у отца, видимо, кончились идеи. Я. Не. Ну-жен! – Ричард залпом осушил бокал вина и наполнил его снова. – Все вокруг мне твердят о долге, о чести, о высоком звании! Приводят в пример славных, драть их конём, предков! Вся жизнь вращается вокруг этой славы, этой чести! И лишь у меня одного нет своего дела и нет никаких перспектив! Да я появлению атрибута был рад, как каторжник – бабе. Тогда меня, наконец, заметил отец, тогда я обрёл цель. А до этого… – махнул рукой графёныш и сосредоточился на утятине.

– То есть, твоим братьям кто-то выбрал жизнь, а тебе сказали «живи, как хочешь», тебя ни в чём не ограничивали – и ты страдаешь от этого? – в голосе громилы звучало неподдельное изумление.

К компаньонам подошёл официант и поставил перед ними блюдо с жареной форелью.

– Со стороны может показаться именно так! Только вот есть большая разница между «как хочешь» и «как придётся». Все мои желания строго ограничены. Приходится выбирать себе дело, достойное благородного лорда! Но следовать путями братьев нельзя, иначе я буду неизбежно сравнён с ними. И, разумеется, не в свою пользу – их-то много лет готовили, а я всегда останусь догоняющим. Людям моего круга я не интересен. Люди не моего круга не имели права со мной даже разговаривать. И эти детские обиды с возрастом приобрели свойства хорошо выдержанного яда. А жестокость и равнодушие к чужим страданиям никогда не считались в нашей среде чем-то предосудительным. Так, небольшое чудачество. Я не терплю унижения! И у меня феноменально хорошая память. Я докажу отцу, что я лучший из братьев. Для этого я был готов заложить свою душу. Но обошёлся деньгами, – хмыкнув, закончил Ричард.

– Это ты о чём? – поинтересовался Рей, отрываясь от еды.

– О вас, мистер Салех! Вы – удивительная находка! Мой прогресс ошеломляет! Я был готов заплатить душой! А вы взяли деньгами. Хотя наши занятия, да и вообще события последних дней сложно назвать радующими сердце и кошелёк, но по факту я стал сильнее, – пояснил свою мысль Гринривер.

– Ты, типа, недолюбленный ребёнок, которого никто не понимает? Хочешь доказать папе, что уже большой? Ну там, сломали мне игрушки – я буду ломать вам ноги? – Рей откинулся на стуле, довольно утирая рот.

Графёныш поморщился, но кивнул.

– А вы, Мистер Салех? Что питает вашу злобу?

– А с чего ты взял, что я злобный? – инвалид откупорил вторую бутылку.

– Но вы же… но… – молодой аристократ даже растерялся.

– Я людей люблю. И драться люблю. И чтобы уроды страдали – тоже люблю. Я полон любви, Ричард.

Гринривер подавился и закашлялся.

– Я смотрю, благородные господа стесняются компании старших товарищей? Или перепутали ресторан со столовой? – раздался голос откуда-то сбоку.

Рей развернулся, чтобы посмотреть на смертника. Им оказался молодой парень с напомаженными волосами и внушительными бакенбардами, завитыми в небольшие косички.

– Господа, простите мой резкий тон, я всего лишь приглашаю вас выпить за нашим столом.

– Мистер Гринривер не пьёт. Во хмелю он делается буйным, злобным и нетактичным, – ответил за нанимателя Рей.