Кровавый скипетр

— А ласкажи сказку! — улыбаясь, попросил мальчик.

В это же время великий князь Василий умер. Над телом его назначенные им опекуны сына уже обсуждали меж собой, как будут делить власть. А тем временем ни о чём не подозревавший трёхлетний властитель Великого княжества Московского, засыпая, дослушивал сказку своей няньки…

Отец оставил младенцу-сыну трудное наследство. С востока огибают страну осколки великой Золотой Орды — Крымское и Казанское ханство, за ними Астрахань и Ногайская орда. И все они, заклятые враги Руси, поддерживаемые турецким султаном, ежегодно совершают набеги на её земли. Всё ещё несут арканы за сёдлами татарских коней несчастных пленных, которым суждено сгинуть на невольничьих рынках Кафы, всё ещё горят деревни и гибнут люди. Дикая, суровая, бескрайняя Сибирь под властью татар-кочевников. Несмотря на то, что все эти враги русского народа изнутри ослаблены постоянной борьбой за власть, они не могут допустить, дабы появилась Россия, единая и сильная, ибо в этом уже видят свой конец, хотя трёхсотлетнее иго татарское пало лишь полвека назад.

С западной стороны на Карелию и Прибалтику, необходимые русским, претендуют шведы. Ливонский орден, некогда грозный, но теперь жалкий и слабый, владеет Юрьевом, городом, основанным Ярославом Мудрым, и контролирует выход к Балтийскому морю, едва ли не единственный возможный торговый путь России с Европой. Помимо того ливонцы активно притесняют православных на своей территории.

Под властью Великого княжества Литовского находятся ещё многие города, отобранные у русских княжеств в период междоусобиц, когда едва ли они могли восстановиться после татарских ратей. Полоцк, Орша, Туров, Киев, Черкассы — эти города ещё предстояло вернуть! И отец, и дед понемногу отвоёвывали утерянное, но до конца борьбы было ещё далеко!

Кроме внешних врагов у юного великого князя хватало и внутренних. Древние и сильные Новгород и Псков хоть и присоединены к Московскому княжеству, но помнят ещё унижение и кровь дедов, потому верности в них нет.

Виднейшие и наиболее знатные бояре, порой не самые дельные, заседают в думе, и без их одобрения великий князь не смеет принять то или иное решение. Алчные и глупые, часто действующие в своих интересах, не дают более достойным и дельным политикам быть у кормила власти, ибо негоже быть ниже того, кто менее знатен! Потому среди бояр процветает местничество. Чьи предки более родовитые и прославившиеся в прошлых веках, тот в первых местах думы, тот водит Большой полк, имея под своим началом огромное войско. И бояре эти, потомки покорённых Москвой удельных князей, не привыкли всецело признавать одного державного правителя, каждый норовил урвать для себя кусок пожирнее и никому не подчиняться. Слаба власть! То один, то другой намерен уйти в Литву, и порой не токмо со своим двором, но и наделами.

Таким досталось государство юному Иоанну! Как горевал о том на смертном одре великий князь Василий, что не успел многого, что отдаёт маленькому сыну рыхлую державу, кою ещё нужно сохранить, поднять, расширить! Возможет ли?

Это были тёмные века холопства и всеобщего невежества. Среди населения лишь малая доля образованных людей. Народ, сохраняя языческие обычаи и традиции, во всём слепо полагается на Бога, Церковь и великого князя. Сосновая лучина и сальные свечи разгоняют мрак в скудно обставленных посадских домах с почерневшими от печного дыма стенами и потолками. Мутный утренний свет льётся через окно, затянутое бычьим пузырём. В переднем углу скромно стоят деревянные доски с изображением святых — перед такими иконами молится посадский человек. Вымаливал москвич тогда Божью милость, но без страха, как это было в старину, в прошлых веках, когда приходили сюда и татары, и литва. Сыты — и слава богу!

Так же молится в своих хоромах боярин: в красном углу светлой горницы хранились иконы — в драгоценных окладах, украшенных камнями или обитых бархатом. Лики образов тускло освещены лампадами и свечами. Тут стоит вся семья боярина, молится, широко крестясь.

— Молвят, государь ныне примет крымских послов. Ещё едва говорит, а уже на великокняжеском столе! — говорили с усмешкой меж собой члены боярской семьи, садясь за трапезу, — лучше бы князь Юрий Дмитровский, брат Василия Иоанновича, государем стал, покойнее было б! Истинно, лествичное право древнее было мудрее, когда от старшего брата к младшему стол переходил!

А тем временем маленький Иоанн принимал послов крымского хана. Одетый в шитый золотом детский кафтан, мальчик шагал мимо кланявшихся ему придворных, столпившихся в палате. За руку к высокому креслу отца, стоявшему по центру на возвышении, вёл его один из опекунов, боярин Василий Васильевич Шуйский.

Шуйские — потомки Рюриковичей, суздальских и нижегородских князей, очень знатные и властолюбивые. Предки их много зла совершили для Москвы и Русской земли, а московскому князю подчиняются лишь недавно, но занимают ведущие места в думе. Этот пожилой боярин, прозванный Немым за свою немногословность, возглавлял род Шуйских и был в те дни одним из руководителей страны.

Ныне дума князя была тяжела и тревожна — троюродный брат его, Андрей Михайлович, как донесли, хотел отъехать к дмитровскому князю Юрию. Однажды он уже хотел это сделать, за что великим князем Василием был заключён в темницу. И едва был помилован, вновь решился отъехать! Ему при раскрытии сего заговора грозила темница, и он рисковал утянуть за собой весь род Шуйских. Не бывать тому! Хитрый и старый боярин уже обдумал, как спасти опрометчивого родича и всю семью…

Иоанн, держась крохотной ручонкой за палец боярина, перебирая обутыми в маленькие червлёные сапожки ногами, приближался к трону отца. Зачем его ведут к этому высокому резному креслу — мальчик не совсем понимал, но послушно делал всё, что ему указывал боярин. Мальчику кланяются все, мимо кого он проходит. Ему — малышу с пухлыми розовыми щёчками и каштановыми кудрями, вьющимися из-под шапочки, отороченной беличьей шкурой.

Подошли к трону. В гулкой тишине Василий Немой взял Иоанна на руки и усадил на высокую пуховую подушку, возложенную на троне. Тогда к нему подпустили двух чудно одетых мужей с чёрными узкими глазами. Они кланялись удивлённо рассматривающему их малышу и произносили долгую речь о том, что их правитель выражает добрую волю новому московскому правителю. Вместо мальчика им отвечал Василий Немой, стоявший по правую сторону от трона, а Иоанн молча сидел на протяжении всего приёма, ждал, когда ему позволят уйти к маме. Длительный приём утомил мальчика, и он, как безвольная кукла, восседающая на троне, усиленно боролся со сном.

И вот, после передачи даров, послов пригласили к застолью. Василий Немой, помогая мальчику слезть с трона, сказал гостям:

— Государя не будет за общим столом, он ещё ест у матери, сам на застольях не бывает, — и, уведя его из палаты, передал в руки слуг и Аграфены, которая тут же запричитала:

— Притомился, соколик мой! Ничего, сейчас тыковки сладкой отведаешь.

Елена носила чёрное тогда. И едва малыша ввели к ней в покои, бросилась к сыну, будто не видела его целую вечность.

— Матунька, там чудные гости к нам приехали! Матунька, а они хорошие?

— Нет, сынок, они плохие, но дурного нам не сделают, ибо боятся тебя, — говорила Елена, и слёзы почему-то наворачивались на её уставших красных глазах. Лишь когда она смотрела на сына, пропадал её каменный, властный взгляд. Аграфена стягивала с мальчика нарядные одёжи, Елена сняла с него шапку, заботливо расправила спутавшиеся под головным убором кудри.

— Меня боятся? А тату они боялись? А сильно боялись? — восторженно и гордо вопрошал Иоанн.

— Сильно. И тебя должны бояться, сынок! — глядя ему в глаза, твёрдо отвечала Елена.

— А чтобы тебя боялись, Ванюша, нужно быть сильным. А чтобы быть сильным, нужно кушать! — приговаривала Аграфена, накрывая низкий небольшой столик для любимого воспитанника.

Когда сын поел и лёг спать, Елена оправила вдовий плат, утёрла глаза, подошла к образам, нервно и быстро помолилась. Предстояла тайная встреча с опекунами, кою назначил Василий Немой.