Страница 18 из 20
– Какая жалость! – воскликнула Марта. – Значит, ты не нашла там своих друзей?
Грейн схватилась за голову, дёрнула волосы, с досадой отвернулась. Ветер свистел всё громче. С полки над камином свалилась чугунная фигурка рыцаря и разлетелась, словно была из хрусталя.
– Да толку, если бы и нашла, – проговорила хозяйка. – Всё равно Свидетельство хранит лишь копии памяти, а не живых людей. Ни рая, ни ада, Марта. Ни рая, ни ада.
Надолго повисло молчание. В щели сильнее и сильнее задувал ветер, словно снаружи начиналась гроза. Но через окно не разглядеть ничего, кроме стеклянного шара, зажатого между лиан. Наконец, Марта решилась спросить:
– А потом? Ты продолжила их искать?
Грейн воззрилась на собеседницу, как будто первый раз заметила. Покачала головой:
– Я поняла, что слишком мало понимаю в окружающем, умею недостаточно. И принялась учиться. Первым делом разложила по полочкам знания, доставшиеся от прошлой хозяйки. Добивалась полного порядка, однако вдруг вылезало неизвестно откуда новое и принималось метаться, круша шкафчики. Не сразу я поняла, что так ведут себя озарения – проявляется талант Тирейн.
К тому же, её Путь постоянно звал меня: стоило увидеть систему маскировки каких-нибудь тонсинианских летучих мышей, тут же руки тянулись к чертежам. Как исполнить подобное в технике? Этот вопрос не отпускал, пока не получится, зудел и затмевал солнце.
Открылась способность видеть будущее. Нет, не ахай – передо мной лишь разворачиваются возможные варианты, могу определить наиболее вероятный, а что точно случится, не знаю. К тому же, у меня оказалось слишком много ненужных качеств: миролюбие, усидчивость, сродство к лошадям и прочее. Они рвали мозг на части. Пришлось отдать это всё обратно в Древо.
– А разве душевные качества можно брать и отдавать?
– Можно, Марта. Для нас с тобой. Я хватила лишку, пока искала способ проникнуть в Свидетельство. Надо было найти девочку, которая умирает перед первым попаданием в Древо, ещё до Испытания. Открыла подходящий фонарь, скопировала такую себе, выспросила подробности смерти – и уничтожила. Тогда-то ко мне и перешли потрясающая способность к вышиванию объёмной гладью и заразительный смех.
– Уничтожила?!
– Совсем не то, что ты думаешь! Стёрла мнемокопию личности, забрав навыки. Вернулась к моменту гибели вышивальщицы, пораньше отправила её в Древо и заняла место перед пяльцами. С прибором маскировки, который изобрела Тирейн, это оказалось легко. Ворвались революционеры, проткнули шпагой. Я надеялась, что меня тут же возьмут к себе стеклянные тётки, но просчиталась: оказывается, им не каждый нужен. Потом корни утащили, вылечили. Пришлось проделать всю тягомотину с допросом и уничтожением ещё шесть раз, и на седьмой – получилось! Я очнулась на корабле Свидетельства.
Марта прикрыла рот ладонью. Она наконец-то поняла, почему тевтонка жаждала отпущения. Уняв трепет, монашка проговорила:
– Ты убила восемь девочек? Просто чтобы пройти, куда тебе надо? И ещё Тирейн…
– Не убила. Их личности хранятся в Древе, я уничтожала лишние копии. Кроме Тирейн, конечно. Но сотворенное во имя целей Ордена не может быть греховно.
– Ты это сотворила для целей ордена? Или для своих?
– Да какая разница?!
– Вот именно – никакой.
Грейн откинулась на спинку лавки и процедила:
– Кто ты вообще – послушница при лагере? Что сама сделала выдающегося?
– Я просто носила воду. Очень много воды требуется, знаешь ли, до полусотни вёдер в день. И всё время в гору, носила и носила. Больше – ничего. Отпускаю грехи твои, сестра, во имя Господа, Аве. Или ты в чём-то ещё собираешься покаяться?
Серые глаза сузились.
– Ещё я должна покаяться в уничтожении послушницы Марты.
– Неужели ты, – испуганно проговорила та и сжалась, – хочешь меня убить?
Грейн устало вздохнула:
– Это не убийство, сколько раз объяснять. Древо не даёт убивать. Ты – мнемокопия. Всего лишь сотру тебя из своего мозга.
– Так значит…
Марта вскочила, запнулась об лавку и чуть не свалилась. Монашка с изумлением осматривала зал с тонкими колоннами и сводчатым потолком. Она в ужасе прошептала:
– Всё вокруг – твоё сознание? И я – всего лишь отпечаток? И ты сотрёшь меня, как след на песке?
Грейн медленно поднялась, вышла из-за стола и попыталась улыбнуться, но юное лицо перекосилось жуткой гримасой. Гобелены колыхались, ходили волнами. И вдруг ветер завизжал, взревел, и полотнище с апостолами сорвалось, полетело и врезалось в стол, опрокинув его. Стало видно рисунок на стене…
Не рисунок.
Серая штукатурка кое-где ещё оставалась, из-под неё скалились кирпичи. Позеленевшие, скользкие. Их посекли снаряды, скололи ядра, слизали потоки воды. И на кирпичах, и на штукатурке темнели кляксы – пятна крови.
Марта сделала шаг назад. Из-под ноги выкатилось нечто гулкое, болотного цвета…
Голова! На обтянутом кожей черепе сохранился один усик. Посреди лба мумии зиял пролом. Она открыла рот с выбитыми зубами и беззвучно закричала.
Из горла Марты вырвался странный звук, среднее между стоном и мяуканьем.
– Прости, – поморщилась Грейн. – Мне не следовало брать тебя из Древа вот так вот, личность целиком. Но я должна была кому-то исповедаться. А ни одно существо во всей Множественной Вселенной для этого не подходит лучше, чем ты, моя сестра по вере. Я сама.
– Ты могла бы вернуть меня обратно, где взяла.
– Тогда ты запомнишь сегодняшнюю беседу. И не останется никого, кто мог бы меня исповедать, а Устав предписывает делать это семь раз в год. Не бойся, ты не умрёшь; твоя память навечно запечатана в Древе. Больно, да; но Господь завещал нам терпеть, страдание очищает. Где он, правда – Бог?
– Бог – он в душе! – воскликнула Марта, пятясь.
Грейн усмехнулась, обвела широким жестом зал:
– Вот она, моя душа. Ты видишь здесь кого-нибудь, кроме нас с тобой?
Тевтонка неспеша приблизилась, вглядываясь в точку чуть ниже подбородка монашки. Но ведь никакого пятна там нет, зачем?..
Марте под коленки врезался ледяной рычаг, она плюхнулась на попу – и тут же вскочила. Грейн плавно извлекла меч и спросила с живым интересом:
– А у тебя? У тебя внутри есть Бог? Давай поищем? Брат Конрад порой вытаскивал из подопечных занятные вещи. Один раз даже попался перстень с рубином.
Она скривилась и продолжала:
– У комтура была вечная проблема, жертвы слишком быстро умирали. Смертные тела хрупкие. Другое дело сознание: его не так просто уничтожить, разруби на мельчайшие куски – обрубки продолжат жить и чувствовать.
Монашка стукнулась спиной о стену. Куда бежать? В этом замке одна хозяйка, всюду найдёт, и не единого выхода, за сводчатыми арками – глухая кладка.
Марта подняла кроткие глаза с густыми ресницами. Но чёрные зрачки излучали не страх – жалость.
– Грейн, – позвала она, как кличут упавшего в колодец. – Грета. Неужели в тебе не осталось ничего человеческого?
– Человеческого? – тевтонка запрокинула голову, рассмеялась. – Ты ещё не поняла? Люди – это снежинки, они тают на ладони – и нет их. Лишь щерятся глупые болванки стеклянных тёток. Мы с тобой не люди.
– Что тогда?
– Что? Спроси у своего бога, он ведь всеведущ.
Марта грызла запястье. Что так колотится в груди у мнемокопии? Страх? Она прижала к носу ладони, зашептала «Аве Мария». Грейн ждала.
Когда шёпот стих, двинулась вперёд. Занесла меч, отчеканила «Гнад дир Готт»… Монашка закрылась рукавом:
– Христос говорил нам о милосердии!
Грейн опустила клинок, оперлась на него. И ссутулилась.
– Христос. Я искала его в прошлом, искала в будущем. На других планетах, и среди межгалактической пустоты. Я не нашла, Марта.
Послышались всхлипы. Смеётся? Плачет? Не разобрать.
За окном протянулась рука в кольчужном рукаве, распахнула фонарь:
– Иди, – тихо сказала Грейн и кивнула на круглую дверь, которая проступила в арке справа. – Мне больше не нужно исповедоваться. Никто не нужен.