Страница 73 из 80
— Хорошо Михаил Николаевич, пока я приму вашу версию, что вы убили Фуркевича спонтанно, в состоянии душевного смятения. Но я еще раз вас спрошу — когда вы узнали о предательстве начальника отдела?
— Я узнал об этом позавчера.
— Странно, — хмыкнул я, пошелестев бумагами. — А вот в объяснительной записке начальника штаба фронта, товарища Шварца говорится, что Фуркевич проявлял интерес к плану наступательной операции, пытался проникнуть в кабинет, где находилась секретная карта.
— Мне об этом ничего неизвестно, — помотал головой Тухачевский.
— Странно, — опять хмыкнул я, зашелестев страницами. — А вот Шварц говорит, что подал вам рапорт, даже зарегистрировал его в канцелярии. Вы же знаете, как педантичны наши русские немцы, да еще бывшие начальники отделов делопроизводства Генерального штаба? Он указывает и входящий номер своего рапорта.
— Наверное, я не обратил должного внимания на рапорт. Виноват.
На Тухачевского было жалко смотреть. Недавно он выглядел как человек, оскорбленный в лучших чувствах, но ощущавший за собой поддержку, то теперь напоминал деревенского мужика, «отходившего» после вчерашней пьянки, и с ужасом слушающий — чего он вчера понаделал, но самое страшное, что за это придется отвечать.
— Ну, с рапортами такое бывает, а вы человек занятой, — кивнул я. Потом, внимательно всмотревшись в глаза Тухачевского, спросил: — А как вы объясните, что ваша бывшая супруга — Мария Владимировна, в девичествеИгнатьева, застрелилась из того же браунинга, из которого убили Фуркевича? Кстати, рядом с телом оружия не нашли. И отчего все решили, что произошло самоубийство на почве ревности? Мы провели эксгумацию тела, сравнили пули, провели экспертизу. Кстати, у меня имеется специалист по баллистике. Хотите, он составит соответствующее заключение экспертизы
Скажу откровенно — я блефовал! Я только недавно узнал о самоубийстве бывшей жены легендарного полководца, никакой эксгумации и близко не было, а за специалиста я собирался выдать товарища Книгочеева. Но Тухачевский не собирался сдаваться.
— Я считал, что моя жена покончила с собой. Значит, ее убил Фуркевич, — твердо сказал комфронта.
— А почему он не стал стрелять из своего собственного оружия? — поинтересовался я. — Вы сами сказали — вытащил браунинг. Но ведь у Федора Эмильевича при себе был наган. И он так и остался в его кобуре. Или он вытащил браунинг из кармана?
— Да, он вытащил браунинг из кармана, — послушно подтвердил Тухачевский.
За спиной у подозреваемого началось новое шевеление. Батюшки, это уже не выдержал Дзержинский.
— Тухачевский, если вы действительно шляхтич, не позорьте ни себя, ни свой род. Вы упираетесь, как uparty osioł.
От волнения, Феликс Эдмундович перешел на польский язык, но его все поняли.
— Михаил Николаевич, как зовут вашу женщину, которую вы пытаетесь покрывать?
М-да, у меня получилось двусмысленно. Вообще-то, я знал имя этой женщины, потому что в одном из рапортов упомянута очередная пассия командующего фронтом, некая Лидия Эвгенович, с которой он познакомился в Смоленске, а потом взял с собой. Один из сотрудников штаба сумел разглядеть смутный силуэт, удалявшийся от вагона. Но силуэт ему показался знакомым.
Но мне нужно, чтобы Тухачевский сам назвал это имя. А еще, чтобы стало ясно, кто же — он предатель и убийца, или рыцарь, пытающийся защитить свою женщину?
— Ее зовут Лика, — выдавил Михаил Николаевич.
А дальше все было просто, и где-то даже скучно. Тухачевский поведал, что в Смоленске он познакомился с юной красавицей полькой, по имени Лидия, но он ее называл Ликой. Кстати, их познакомил Фуркевич, уже занимавший должность начальника отдела в штабе Западного фронта.
Лике всего шестнадцать, но она ревностная католичка, и не желала отдавать свою девственность без свадьбы. Он решил расстаться с женой, но супруга, ждавшая его с войны, из немецкого плена, кочевавшая с ним по всем фронтам, не желала давать развод. Но все разрешилось благополучно — Мария обнаружена мертвой, ее смерть объявили самоубийством. Подробностей он не знает, да и не хотел знать. Самоубийство жены — дело досадное, бросающее тень на красного полководца, но на фоне его побед над поляками, а — это мелочь. Странно лишь, что девственности у юной полячки он не нашел, но она уверяла, что он у нее первый, и он поверил. Лика его страстно любила, и он всегда исполнял ее капризы, тем более, что их было не так и много. А еще — она умела слушать, всегда уверяла, что он исключительный и гениальный, а иной раз даже подсказывала какие-нибудь идеи. Странно даже, что в голове столь прекрасной девушки накоплена такая мудрость! Это она попросила его не обращать внимания на подозрения начальника штаба, а потом, по возможности, убрать Шварца, и поменять его на Фуркевича.
А позавчера Лика сообщила, что она работает на польскую разведку и что особый отдел ВЧК вышел на Фуркевича. И они решили, что самое лучшее — убрать Фуркевича, а его смерть списать на самоубийство. Если Фуркевич сбежит, его начнут искать, а это лишние проблемы. Начальник отдела слишком много знает. А выглядеть будет правдоподобно — человек испугался, и застрелился. Но стреляться Федор Эмильевич не желал. Пришлось ему немного помочь. Но все делали в спешке, а Лика скверный стрелок. Ему пришлось добивать Фуркевича и отвлечь внимание на себя, пока девушка не скроется.
Когда Тухачевского увели — уже без пояса, и не в гостиницу, а в поезд Дзержинского, Троцкий посмотрел на меня, покачал головой и, ничего не сказав, ушел. А Председатель ВЧК, задержавшись на миг, пожал мне руку:
— Отличная работа, Владимир Иванович. И представление для нас с товарищем Троцким интересное устроили. — Потом, сделав маленькую паузу, добавил. — Но вы имейте в виду, что Лев Давидович на вас очень обиделся.
— Неужели за разоблачение Тухачевского? — удивился я.