Опасные соседи

Мы оставили их в комнате, и я последовал за сестрой. Та спустилась по лестнице вниз, прошла в гостиную, а затем на кухню. Папа откупоривал бутылку вина. Мама в фартуке с рюшами и готовила салат.

– И долго эти люди будут жить у нас? – выпалил я. По лицу отца пробежала тень, когда он уловил нотку дерзости, которую мне не удалось скрыть.

– О, совсем недолго. – Мама заткнула пробкой бутылку красного винного уксуса и, ласково улыбаясь, отставила ее в сторону.

– Можно мы попозже ляжем спать? – спросила моя сестра, не понимавшая всех последствий, потому что глядела не дальше своего носа.

– Не сегодня, – ответила моя мама. – Возможно, завтра, когда наступят выходные.

– А потом они уйдут? – спросил я, осторожно передвигая границу между мной и терпением моего отца. – После выходных?

Заметив, как взгляд моей матери переместился через мое плечо, я обернулся. Берди стояла в дверях с кошкой на руках. Кошка была коричневая с белым, и мордочкой похожа на египетскую царицу. Берди посмотрела на меня и сказала:

– Мы с Джастином не станем долго задерживаться у вас, малыш. Поживем немного, пока не найдем собственное жилье.

– Меня зовут Генри, – сказал я, ошеломленный тем, что взрослый человек в моем собственном доме только что назвал меня «малышом».

– Генри, – повторила Берди, неприязненно на меня глядя. – Да, конечно.

Моя сестра буквально пожирала кошку взглядом. Заметив это, Берди спросила:

– Хочешь погладить ее?

Моя сестра кивнула, и кошка переместилась ей в руки, где сразу же, словно скрученная резинка, развернулась на сто восемьдесят градусов и вырвалась, оставив на внутренней стороне ее руки ужасную красную царапину. Глаза сестры мгновенно наполнились слезами, губы скривились в храброй улыбке, призванной скрыть боль.

– Все в порядке, – сказала она, когда мама принялась вытирать царапину влажной салфеткой.

– Генри, принеси йод из шкафчика в моей ванной.

Проходя мимо, я бросил на Берди колючий взгляд, давая понять, что она небрежно передала кошку, не думая о том, что та может оцарапать мою сестру. В свою очередь, она тоже посмотрела на меня, и ее глаза превратились в такие узенькие щелочки, что я едва различил их цвет.

Я был странным ребенком. Теперь я это понимаю. С тех пор мне встречалось немало таких же мальчишек, как я: скупых на улыбку, впечатлительных, недоверчивых и настороженных. Подозреваю, что Берди, вероятно, когда-то была очень странной маленькой девочкой. Возможно, она узнала себя во мне. Но я точно знал: она ненавидела меня, даже тогда. Это было очевидно. И эта ненависть была обоюдной.

Шагая через коридор, я прошел мимо Джастина. Он держал в руках потрепанную коробку от конфет «Черная магия» и выглядел растерянным.

– Твои родители там? – спросил он, указывая в направлении кухни.

– Да, – сказал я. – На кухне. Вон под той аркой.

– Merci beaucoup, – по-французски поблагодарил он, и, хотя мне было всего десять, я был достаточно взрослым, чтобы понять, какой он напыщенный.

Вскоре после этого нас отправили спать, мою сестру с пластырем на внутренней стороне руки, меня – с расстройством желудка. Да, за мной такое водилось: мои эмоции давали о себе знать расстройством пищеварения.

Я полночи слышал над головой их шаги, пока не положил на голову подушку и не заснул.

На следующее утро, когда я первым спустился вниз, на кухонном столе лежала нераскрытая коробка «Черной магии». Меня так и подмывало разорвать целлофан и открыть ее. Скромный акт неповиновения, от которого мне стало бы лучше в краткосрочной перспективе, но гораздо хуже в долгосрочной.

Услышав позади себя какое-то движение, я оглянулся. Как оказалось, это кошка прошмыгнула в дверь следом за мной. Я подумал о царапине на руке моей сестры, вспомнил недовольный голос Берди:

– Это произошло случайно… просто она неправильно ее держала. Суки никого не царапает без причины.

Стоило мне вспомнить эти слова, как меня накрыл пузырь горячего красного гнева. Я громко шикнул на кошку и выгнал ее из кухни.

В тот день я почти с радостью отправился в школу – хотелось хотя бы несколько часов почувствовать себя нормально. Это был мой последний семестр в начальной школе. В следующем месяце мне исполнится одиннадцать. Я один из самых младших мальчиков в классе, а затем меня переведут в школу побольше, ближе к дому, школу, где не заставляют носить бриджи. На тот момент я был зациклен на этих дурацких штанишках. Я их перерос, как перерос и всех остальных ребят, с которыми общался. Я точно знал: я не такой, как они. Я совершенно другой. Там не было никого похожего на меня. Я предавался фантазиям о том, как пойду в большую школу и окажусь в окружении таких же мальчишек, как я. В большой школе все было бы лучше. Мне оставалось потерпеть в начальной школе всего десять недель, затем пережить долгое, скучное лето, после чего начнется настоящая жизнь.

Я понятия не имел – совершенно никакого понятия – о том, насколько изменится моя жизнь к концу лета, и что все то, чего я ждал и о чем мечтал, скоро покажется далеким сном.

10

Либби сидит за кухонным столом. Задняя дверь открыта во двор, который в лучах вечернего солнца кажется сумрачным, но все еще слишком влажным, чтобы там сидеть. В ее стакане диетическая кола со льдом. Она сейчас босиком, босоножки были сброшены спустя пару секунд после того, как она вошла в квартиру. Она открывает крышку своего ноутбука в розово-золотистом корпусе и запускает браузер. Она отказывается верить собственным глазам, увидев, что последним сайтом, который она просмотрела четыре дня назад, до того, как пришло письмо и перевернуло всю ее жизнь, был сайт местной школы сальсы. Господи, и о чем она только думала! Наверно, что это как-то поможет ей познакомиться с нужным мужчиной.

Она открывает новую вкладку и медленно, дрожащими пальцами, набирает в поисковике слова Мартина и Генри Лэм. Тотчас выскакивает ссылка на статью в «Гардиан» за 2015 год. Либби щелкает по ней. Статья называется: «Таинственный случай Серенити Лэм и кроличья лапка».

Серенити Лэм, думает она, это была я. Это – я. Я – Серенити Лэм. Я также Либби Джонс. Либби Джонс продает кухни в Сент-Олбансе и хочет научиться танцевать сальсу.

Серенити Лэм лежит в раскрашенной кроватке в комнате с деревянными панелями в особняке в Челси, рядом с засунутой под ее одеяло кроличьей лапкой.

Ей никак не удается обнаружить момент, в который Серенити Лэм перевоплотилась в Либби Джонс. Наверно, это случилось, когда приемная мать впервые обняла ее. Но тогда она была слишком мала, чтобы это понять. Она не знала о превращении Серенити в Либби, о том, как незримо раскручивались и заново скручивались нити ее личности.

Она делает глоток колы и начинает читать.

11

Дом в Антибе цвета увядших роз: приглушенно-красный, словно присыпанный пудрой, с пронзительно-синими ставнями. Люси жила в нем много лет назад, когда была замужем за отцом Марко. Даже через десять лет после развода она с трудом может заставить себя произнести его имя. Ощущение этого имени на языке и губах вызывает у нее тошноту. Но вот она, стоит возле его дома, и его зовут Майкл. Майкл Риммер.

На подъездной дорожке припаркован красный «Мазератти», скорее всего, взятый напрокат. Про Майкла можно сказать многое, но только не то, что он настолько богат, каким себя считает. Подобное утверждение в число его характеристик не входит. Она замечает, как Марко буквально пожирает машину глазами. Он замер, затаив дыхание, и на его лице написано неприкрытое желание, восхищение, восторг.

– Это не его машина, – бормочет мать, – он просто взял ее напрокат.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и все.

Она ободряюще сжимает руку Стеллы. Стелла еще ни разу не видела отца Марко, но она прекрасно знает, какие чувства испытывает к нему ее мама. Они подходят к двери, и Люси нажимает на медный звонок. К дверям подходит горничная в белом комбинезоне и латексных перчатках. Она улыбается.