Рассвет

Она вскинула свою красивую головку, и большие голубые глаза ее засверкали опасным блеском, как у змеи, готовящейся укусить. Меч ревности, до сих пор отражаемый щитом доверия к мужчине, которого она любила, вонзился глубоко в ее душу, и если б Филип мог видеть Хильду сейчас, он бы понял, что у него и в самом деле есть повод «остерегаться».

– Неудивительно, – продолжала Хильда, – что его так раздражало, когда я произносила ее имя! Без сомнения, для него это осквернение… О!

Она закрыла руками лицо и разрыдалась слезами ревнивой ярости.

– Итак, – сказал Джордж миссис Беллами, когда они вместе возвращались домой после званого ужина в доме Каресфутов (пусть читатель не будет этим шокирован – мистер Беллами сидел на козлах) – когда же мы нанесем удар? Мне отправиться к старику завтра и показать заверенную копию? Не следует терять время. Он может умереть в любой момент.

– Нет, мы должны действовать через миссис Филип.

– Почему?

– Это более изощренно – и более забавно.

– Бедняжка… Для нее это будет ударом. Вы так не любите ее? Она вам не нравится?

– Нет.

– Отчего же?

– Потому что она мне не доверяла – и потому что она меня затмевает своей внешностью. Я буду рада возможности уничтожить ее.

– Вы очень безжалостная женщина.

– Когда у меня есть цель, я просто иду к ней прямо и не колеблюсь, вот и все. Впрочем, не обращайте на меня внимания… вот мы и дома. Завтра утром отправляйтесь в город первым же поездом и отправьте еще одно письмо: расскажите ей, что здесь произошло. После этого возвращайтесь и ждите.

«Да уж, – размышлял Джордж, – поистине замечательная женщина… которую неплохо бы держать в узде…»

Мы оставили Хильду рыдающей, однако ее отчаяние длилось недолго. Вскоре она поднялась и распахнула окно – ей казалось, что она задыхается. Затем Хильда села и принялась размышлять. Что ей делать? Исчезнуть бесследно? Нет, пока нет. Объявить о себе и потребовать признания? И снова нет. Для подобных крайностей время еще не пришло. Упрекать Филипа в неверности? Но у нее нет доказательств. Что там сказано в проклятом письме? Ждать и наблюдать… Да, именно это она и станет делать.

Однако здесь она оставаться не могла – ей казалось, что если она не сменит обстановку, то сойдет с ума или умрет. Миссис Джейкобс как-то рассказывала об одной деревне, всего в двух часах езды от Лондона – один из прошлых жильцов останавливался там и нашел это поселение совершенно очаровательным. Решено – она отправится туда на неделю-другую и будет наблюдать, как весна окутывает своей мантией землю, слушать смех ручьев… Она попытается забыть и свою любовь, и свою жгучую ревность – и постарается хотя бы эту неделю побыть такой же счастливой, какой была когда-то в детстве, бродя по лесам родной Германии…

Увы! Хильда совсем забыла, что счастье нам дарит наше сердце – а не то место, где мы находимся.

В тот же вечер она написала письмо мужу, где сообщила, что ей необходимо сменить обстановку, и потому она на несколько дней уезжает из Лондона в одно тихое местечко, откуда будет писать ему. Впрочем, он не должен ждать, что она станет писать часто – ей хочется хорошенько отдохнуть.

На следующее утро она уехала, и если сладкий весенний воздух и не принес ей покоя, то уж, во всяком случае, укрепил ее силы. За все время она написала Филипу всего однажды, сообщив, что вернется в Лондон днем первого мая. Письмо это Филип получил утром того дня, когда был назначен прием – случайно или намеренно, но обратного адреса на конверте не было.

Утром первого мая, то есть через два дня после званого ужина у Каресфутов, состоявшегося двадцать девятого апреля, Хильда поднялась пораньше и начала собирать вещи с помощью толстушки-служанки, которая прислуживала в старинном фермерском доме, где остановилась Хильда. За окошком послышался свист – пастух Джим шел через маленький садик, уже украшенный распустившимися крокусами и тюльпанами, прямо к крыльцу и размахивал конвертом.

– Глядите-ка! – удивилась толстушка, высунувшись в окно. – Неужто Джим письмо получил?

– Возможно, это для меня! – немного нервно воскликнула Хильда (почта в последнее время ее изрядно нервировала). – Ты не посмотришь, Салли?

Письмо действительно было адресовано ей – и написано почерком миссис Джейкобс. Хильда вскрыла конверт и увидела внутри еще один, при взгляде на который к горлу подкатила тошнота, а ноги ослабели. Хильда не могла набраться мужества прочесть его – и не хотела читать в присутствии служанки, не доверяя своей выдержке.

– Салли! Я чувствую себя немного уставшей. Я полежу немного, а потом позову тебя.

Салли удалилась – и Хильда вскрыла второй конверт.

Четверть часа спустя Салли услышала звонок из комнаты миссис Робертс. Она прибежала и нашла Хильду смертельно бледной, с очень странным выражением лица.

– Надеюсь, вам полегчало, мэм! – сказала Салли, ибо была доброй девушкой.

– Полегчало? Ах, да… Спасибо, Салли, я совершенно здорова… Совершенно! Пожалуйста, поторопись с вещами – я уезжаю на девятичасовом поезде!

Глава X

Ночь после приема Филип провел без сна, хоть его отец и отметил, что сын выглядит весьма утомленным; заснуть он не мог и все ходил и ходил по своей огромной, обшитой дубовыми панелями спальне, словно беспокойный призрак, до самого рассвета, пока не начали подкашиваться ноги; он все думал, думал, думал, пока его беспомощный и растерянный разум не уткнулся в мертвую и неподвижную стену отчаяния. После всех этих хождений и размышлений, после странного ступора, не дававшего прийти спасительному сну, выяснились два факта. Первый заключался в том, что Филип возненавидел своего отца, как только может ненавидеть погибшая душа демона, который терзает ее – возненавидел слепо, безумно, бессильно; второй – в том, что Хильду следовало посвятить во все происходящее, откладывать это более было нельзя. Затем Филип вспомнил про письмо, которое получил от своей жены прошлым утром. Он торопливо схватил его – и увидел, что на нем нет обратного адреса; Хильда сообщала, что будет в Лондоне к полудню первого мая, то есть – завтра. Это давало некоторую отсрочку – и Филип не жалел о ней, ибо ему предстояло рассказать жене не самую приятную историю.

К счастью для Филипа, на 30 апреля была назначена долгая встреча с арендаторами – предстояло оценить земли и обговорить детали окончания аренды с теми, у кого выходил срок. Это избавляло его от необходимости встречи с Марией Ли, поскольку события предыдущего вечера предполагали, что он должен бы нанести ей визит. В результате Филип с самого раннего утра занялся делами и вернулся домой очень поздно, так что даже не виделся в тот день со своим отцом.

Утром первого мая он позавтракал в половине девятого, а затем, так и не повидавшись с отцом, поехал в Роксем, чтобы сесть на поезд, который и доставил его в Лондон без двадцати двенадцать. Когда поезд медленно подъезжал к станции Паддингтон, с другой стороны платформы готовился к отправлению еще один состав, и если бы Филипу пришло в голову внимательно всмотреться в лица пассажиров первого класса, неторопливо занимавших свои места в вагонах, он мог бы заметить кое-что интересное; однако он, вполне естественно, был слишком занят своими мыслями, чтобы позволить себе потворствовать праздному любопытству. Сойдя с поезда, он сел в кэб и без промедления направился на Линкольнс-Инн-Филдс, к известному дому, где и спросил, дома ли миссис Робертс.

– Она еще не вернулась, сэр, – ответила миссис Джейкобс. – Сегодня утром я получила от нее записку, в которой говорилось, что она будет здесь к двенадцати, но сейчас уже двадцать минут первого, поэтому я полагаю, что она опоздала на поезд или передумала; в три часа будет еще один, так что, возможно, вам лучше подождать ее, сэр.

Филип был потрясен этим недоразумением – однако в то же время почувствовал и некоторое облегчение: у него появилось время, чтобы набраться сил перед неизбежным и ужасным моментом разоблачения и позора… ибо теперь он боялся своей жены.