Город ноль

Я вернул на нее взгляд, и в ту секунду, когда у меня на лице нервно дернулась мышца, в глазах Мари вспыхнуло что-то похожее на удовлетворение, как если бы она была довольна тем, что ей удалось задеть меня за живое.

Возможно ли вообще доказать кому-то, что ты не завидуешь? Не ревнуешь? Придумай ты хоть сотню исчерпывающих ответов, приведи хоть тысячу доводов, но если человек вбил себе в голову, что знает тебя лучше, что у тебя «всё на лице написано», ты никак его не переубедишь. Эта самоуверенность танком подминает логику и здравый смысл.

«Ничего не вижу, ничего не слышу, но всем всё выскажу».

3

Остаток того вечера я провел за ноутбуком в спальне для гостей. Так эта комната звалась официально, на самом деле никаких гостей у нас отродясь не бывало. Мы жили хоть и не в спальном, но, по словам Мари, в ужасно некультурном районе. В подъездах на каждом лестничном пролете валялись окурки, стены изрисованы маркером, в лифте вдавлены кнопки, а во дворе из-за припаркованных машин и загаженных тротуаров негде пройти. Маря стыдилась принимать у нас подруг, знакомых и своего кумира. Последнее особенно ее огорчало, ведь из-за этого она не могла осуществить свою давнюю мечту и переделать спальню для гостей в личную комнату Рубена, отблагодарив его за нашу собственную мансарду в его коттедже, которая еще без малого три года назад была просто моей спальней, или без толку пустующей комнатой.

Маря укладывала вещи. Я прекрасно слышал, как она хлопает дверцами шкафа и стучит ящиками комода, но мыслями был далеко, так далеко, что мои попытки отвлечься на подготовительные тесты пришлось отложить на потом. Осенью я планировал записаться на курсы переподготовки для преподавателей. Летние месяцы и последующие полгода переаттестации собирался поработать в детском развлекательном центре. Хорошая возможность вспомнить, как держаться с детьми, заодно избавиться от ненужного смущения и зажатости. Никто не будет всерьез воспринимать краснеющего и запинающегося учителя.

Мое решение вернуться к преподаванию стало главной причиной наших участившихся ссор. Это решение Маре никак не удавалось поколебать – даже спустя двадцатую ссору, даже после шестичасового марафона по ругани, – и как-то незаметно я вдруг больше обычного стал во всем виноват. Я пока еще не до конца осознал, что оно принесет больше перемен, чем кажется, и хотя эта мысль уже проклевывалась в мозгу, я не желал в нее углубляться.

Толку от меня в таком состоянии не было, и я позволил себе отвлечься. Прошвырнулся по соцсетям, где на моих страницах царила тишина гуще, чем на болотах, по привычке проверил почтовый ящик и не сильно удивился отсутствию новых писем. После ответа на мое резюме и приглашения на собеседование в будущий понедельник я особо ничего не ждал и не хотел видеть.

Обновилась информация о лихорадочных больных. Первую заметку внесли четыре часа назад: поступил еще один пациент. Вторую добавили в начале часа: врачам удалось выявить связь между заболевшими. Все они работают в небольшой фирме по разработке мобильных приложений для бизнеса. «Академия Код». Название мне ни о чем не говорило. Наверняка одна из тех бесчисленных мелких контор с одомашненными офисами в квартирах элитных стекляшек.

Комментариев даже под сотню не набралось, да и те по большей части были шутками: отравились «праздничным салатиком»; конкуренты заслали своего курьера с эко-пиццей; кто-то из девушек купил неудачные духи и замкнул провода в мозгах мужской половины офиса. И прочий идиотизм. Закинув свои пять копеек и разрядившись, люди спешили в соседнюю статью, где шло активное обсуждение более насущных проблем, таких как топливный дефицит. Спустя месяц перебоев появившийся было на заправках бензин снова начал исчезать. НПЗ нашего края в который раз собирались закрывать на ремонт, и нам опять грозил, как писали в статье, «бензиновый голод».

Позвонил Рубен. Отвечать не хотелось, но сбрасывать звонки не в моей привычке. По его мягкому опекунскому тону я понял, что с Марей он уже переговорил. Это не прибавило настроения. Привычка Мари обсуждать с моим братом наши с ней проблемы выводила меня из себя. Сколько раз просил так не делать, – всё без толку. Маря решительно не видела в этом ничего дурного. «С Рубеном я могу секретничать о чем угодно, с ним легко, как со школьным другом, и не нужно стесняться». Мне надоело раз за разом это слышать, и я перестал поднимать эту тему.

– Считаешь, из-за такой ерунды стоит ругаться? – спросил он после того, как зачем-то пересказал детали нашей размолвки, словно меня там не было, я только подошел и не в курсе событий.

– Нет.

Рубен помолчал в ожидании, пока я разверну ответ, расскажу, как все видится с моей стороны, в чем, по моему мнению, проблема, чего я хочу и на что обижен. А я сидел, пялился в монитор и в двадцатый раз перечитывал новость о каком-то политике, который обиделся на популярный журнал за статью о своей съемке в рекламе.

Рубен все ждал, однако у меня не было желания обсуждать брачные тяготы со своим неженатым братцем, у которого каждые шесть месяцев гостила новая подруга. И даже будь он примерный семьянин, вряд ли бы это что-то изменило между нами.

– Лучше не проводить выходные порознь. Это, знаешь ли, тревожный звоночек. Да и не стоит давать поводов для сплетен, сам понимаешь. У нас тут кружок тесный, а вдали от города любая, даже самая незначительная новость вызывает интерес. Когда узнают, что Маря приехала одна, вы потом от косых взглядов не отделаетесь.

Косые взгляды – мерная система семейного благополучия. Чем их меньше, тем ты априори счастливее.

Есть у меня такая дурная привычка, – скорее, даже особенность мозга: когда со мной разговаривают, я все слышу. Не получается сосредоточиться на чем-то третьем, выпасть из реальности. Могу только сделать вид, но все равно буду слышать каждое слово. Мои попытки отвлечься от наставлений Рубена, читая новости, ни к чему не привели.

– Ты меня слушаешь?

– Нет.

Рубен засмеялся.

– Игорек?

– Что?

– Дуй ко мне. Ты же знаешь, у меня программа поинтереснее будет, чем в кино, а меню – получше всяких кафе. Анфиса приедет. Она младшая сестренка моей бывшей коллеги Жанны, помнишь? Мы с Анфисой столкнулись на днях в магазине. Проказница узнала меня с первого взгляда, в отличие от твоего верного слуги. Первый раз в жизни застали врасплох! – смеялся Рубен. – Но не ставить же себя и ее в неловкое положение, правильно? Не хотелось обижать такую милаху. Ты бы видел ее улыбку… А какие глаза! Я был сражен в самое сердце. Да если бы она приняла меня за кого-то другого, я бы тотчас им притворился, лишь бы удержать ее и успеть обворожить. И вот представь, стоим мы посреди магазина, я смотрю на эту лапоньку, улыбаюсь и думаю: «Ну помоги же мне вспомнить, как тебя зовут, кисуля». А она знай себе щебечет без умолку, да с таким очаровательным озорством, что я в конце концов оставил попытки вспомнить ее имя и позвал выпить кофе. А там уже мы болтали, как старые друзья! И когда она с хитрыми глазками промурлыкала, почему я не спрашиваю о ее сестре, неужто забыл свою старую любовь, без пяти минут женушку, я сразу вспомнил, что передо мной сидит не кто иная, как Анфиса!

«Из-за которой и распался наш без пяти минут брак с Жанной», – думал я, прибавит братец, но нет.

– Она спрашивала о тебе.

– Неужели?

Рубен слишком увлекся воспоминаниями о приятном вечере с давней подругой и не уловил иронии в моем голосе.

– Ей очень хочется тебя увидеть. Все эти дни она так часто вспоминала о тебе, что я уже начал ревновать, – пошутил Рубен, который никогда никого не ревновал и понятия не имел, как проявляется это чувство и что оно значит. Женщины бегали за ним, а не он за ними. Его в жизни не бросали, не предпочитали ему кого-то другого. Если нужно было сделать выбор, побеждал он и только он. – Анфиса не простит мне, если ты не приедешь.

Нарисованная братцем картина только сильнее подтачивала мое желание провести эти и все последующие выходные как можно дальше от «Лесного янтаря».