Город ноль

«Есть последнее слово?» – тихо спрашивает прокуренный голос, хрипит над самым ухом, но обращается не ко мне.

Бессознательно вжимаю голову в плечи, с опаской оглядываюсь: никого… Из глубин памяти на меня смотрит Марат, точь-в-точь такой, каким я запомнил его: черные как смоль волосы, угольные глаза и острый нос. Он всегда немного напоминал мне ворона.

Свист чайника приводит меня в чувство. Не заметил, как очутился за обеденным столом. В себя прихожу ослабевший от накативших воспоминаний, но здесь не становится лучше, от мысли о скором выселении вконец хирею.

Со скрежетом отодвигаю стул, подхожу к плите и щелкаю переключателем. Чайник выскальзывает из непослушных рук на соседнюю холодную конфорку, но, к счастью, приземляется удачно и лишь слегка задевает меня горячим боком. Даже не вздрагиваю, мысли заняты другим.

Я не готов вернуться в дом, не готов жить вместе со всеми.

2

Первые новости появились вскользь, между статьями о том, что хозяин выучил свою собаку играть в карты, в моду вошла «сумка-ведро», отдыхавшие на курорте туристки «массово забеременели», а наш Златогорский край занял сорок шестое место в списке регионов по качеству жизни. Неделю назад была похожая новость, но тогда речь шла о запаздывающей оцифровке медицины в Разумнике, а еще раньше – о высоком уровне безработицы.

«В инфекционное отделение Городской клинической больницы им. Орлова с разными временными промежутками поступило четыре человека в состоянии лихорадочного возбуждения. Общие симптомы: высокая температура, судороги, спутанность сознания, беспричинная тревога.

Редакция raz.umnik обратилась за комментариями в пресс-центр вышеупомянутой больницы, однако, по словам врачей, утверждать что-либо до получения результатов анализов нельзя. В данный момент ведется проверка, опрашиваются родственники, устанавливается связь между этими случаями. Больные помещены в инфекционные боксы. До выяснения обстоятельств и причин заражения они останутся в зафиксированном положении, то есть привязанными к кроватям специальными ремнями.

– Мы отслеживаем любое изменение в состоянии поступивших пациентов с лихорадкой и делаем все возможное, чтобы не допустить худшего исхода, – заверяют врачи Городской клинической больницы им. Орлова. – Для облегчения страданий и купирования симптомов больным ввели противосудорожные и снотворные препараты. У двоих отмечены трудности с дыханием. Час назад мы подключили их к аппаратам искусственной вентиляции легких.

Подробности уточняются. Следите за новостями на сайте raz.umnik».

Статья не вызвала у людей особого интереса. Ну загремело в больницу несколько человек с какой-то там лихорадкой, что с того? – спрашивали в комментариях и тут же шутили: во всем виновата тропическая блоха.

В тот день мы с Марей сильно поругались. Обычно я до последнего стараюсь оттянуть момент, когда все полыхнет, но если разговор касается Рубена, тут уже, как ни старайся, договориться мирно не получится.

– Рубен зовет нас к себе на выходные! – радостно сообщила Маря, влетев на кухню, где я за легким перекусом залипал в ноутбук, как всегда. – Он не смог до тебя дозвониться и позвонил мне! Будет запеченная утка, свечи! Еще вино и коньяк, пирожные, а потом всякие интересные игры! Анфиса приедет. Может, кто-нибудь из его соседей подтянется. Скажи, здорово?

Настроение сразу испортилось. Я еще не к месту подумал: от моих предложений сходить куда-нибудь Маря так не ликует, не пылает таким почти детским нетерпением. Но то было просто мысленное замечание, проскользнуло и ушло. В штыки я встал не поэтому.

– Ты как будто не рад?

Маря заметила, что я не спешу зажигаться восторгом, и сразу насупилась. Последнее время такое выражение лица у нее часто. Будто встретила на улице того, с кем очень не хотела разговаривать, но пришлось.

– У нас вроде свои планы были… В кино сходить, погулять по городу, в кафе посидеть…

– Ты серьезно? – фыркнула Маря. – Предложение Рубена в сто раз лучше!

Выходные в загородном доме старшего брата… Уплетать запеченную утку, подливать к ней белый соус и запивать винцом из погреба. А потом через «тончайшее стекло бокала» вдумчиво, с видом философа, наблюдать за отблесками свечей, пока Рубен в сотый раз препарирует мой образ жизни и перечисляет плюсы его собственного сценария, которому я «просто обязан рано или поздно внять». А если придут соседи, сидеть в компании людей, которые мне совершенно не интересны и которым не интересен я, слушать разговоры о бизнесе, подробности чужих отношений и семейной жизни, ненужные бытовые глупости, бессмысленный треп ради трепа. Рубен опять будет пытаться втянуть меня в беседу, поддерживать из жалости и сочувствия, подбадривать словами, которые ему видятся утешающими похлопываниями по плечу, а мне всегда казались тычками в спину. На меня будут смотреть кто со снисхождением, кто с непониманием, а кто с плохо скрытой усмешкой, но в целом как на идиота, который двух слов связать не может. Отрезанный ломоть, непутевый братец. Но из уважения к хозяину дома признают: в моих словах «все же что-то есть». И я не смогу уйти в спальню и растянуться на кровати с хорошей книгой или укрыться на балконе, схорониться в саду… Нельзя, ведь это «жуть как невежливо». Я не должен оставлять Марю одну, не должен выставлять нас в таком некрасивом свете. По поведению одного партнера в паре оценивают обоих. Нельзя давать соседям поводов для сплетен и обсуждений. За семейными ужинами тебя должны поминать только добрым словом.

Последнее – это уже мои слова, но когда я так сказал, Маря обиделась.

– Не делай такое лицо, пожалуйста.

– Какое?

– Ты прекрасно знаешь какое. Вот такое. Мы должны поехать.

Я чуть не спросил, почему должны и кому, уж не соседям ли Рубена?

Она стала говорить, как сильно хочет поехать, вспоминала, до чего было здорово на прошлых вечерах. Я с облегчением заметил, что она больше не называет эти посиделки светскими раутами. Наконец-то… Меня это просто вымораживало.

Обиднее всего, что Рубен знал о наших планах. Накануне я говорил ему. Но тут винить его не в чем, рассорить нас он никогда не пытался, да и делать что-то назло не в его стиле. За ним даже в детстве такого не водилось. Он всего-навсего предложил, по его собственному бессменному мнению, лучшую альтернативу. Он всегда предлагает только лучшую альтернативу, но, водится за ним такой недостаток, не думает о том, чего хотят другие.

Со дня нашего с Марей знакомства мы не пропустили у Рубена ни одного званого вечера. Я на каждый старался находить отговорку не ехать, но ради нее уступал. Опять и опять. Всегда уступал, потому что знал, как ей нравятся эти ужины. Но больше у меня нет ни сил, ни желания уступать.

– У нас были свои планы.

– Не пори ерунды! – рассердилась Маря. – По городу шляться… По-твоему, это планы?

– Разве нет? Еще кино и кафе…

– Туда мы можем пойти в любой другой день. А такие вечера Рубен устраивает только два раза в месяц, да и то из-за работы не всегда получается поехать.

Я выразил свой отказ категорично, не оставив лазеек для уговоров. Попытался сгладить углы, смягчить слова в надежде, что Маря хотя бы сегодня встанет на мое место, поймет, но она просто-напросто уничтожила меня.

– Почему ты не можешь сделать, как я прошу? Неужели это так сложно? Ты что, не любишь меня?

– Люблю. – Ответил сразу, не глядя на нее.

Это уже потом ее вопрос заставил меня крепко задуматься и подтолкнул разбираться в своих чувствах.

– Что-то не заметно! Мне каждый раз приходится тебя уговаривать, без этого ты палец о палец ради меня не ударишь.

Самое забавное, что наши планы на выходные были в честь примирения после очередной ссоры тремя днями ранее.

– Мы никуда не выбираемся вдвоем, тебе бы только дома сидеть! Хожу по гостям одна, когда принято парами! Все приходят парами. Некоторые думают, что мы расстались, ты в курсе? Мне надоело всех переубеждать, надоело искать причину для твоего отсутствия. Знаешь, как это унизительно? Со стороны выглядит так, будто я тебе смертельно надоела!