Инвестком

– Но главное, – напутствовала Барзани, – инвестиционные сделки. На дежурства надейтесь, но всё равно ищите.

В тот же день Барзани повела Игоря познакомиться к Разбойскому. Из двух братьев-лекторов Арбатским отделением заведовал младший, Иона, у которого задница была слегка меньше. Кроме Разбойского, в кабинете сидели ещё двое, Прошкин и Бельский (фамилии Игорь узнал позже), один коротко постриженный под ёжика, другой – с бритой головой. В тот момент, когда Барзани с Игорем вошли, все трое громко смеялись. Игорь успел разглядеть, что один из приятелей Разбойского держал в руках журнал с голыми девочками. Разбойский слегка кивнул, и Прошкин с Бельским, оборвав смех, вышли из кабинета.

Кабинет оказался довольно тесненький, не по выдающимся габаритам хозяина, но зато оригинальный. В шкафу, на шкафу и на столе среди папок и бумаг стояли спортивные кубки разной величины и висели вымпелы, – Игорь сумел прочесть надпись на одном из них: «И. И. Разбойскому от Льва Яшина». Кроме вымпелов и кубков на столе стояла странная скульптура из папье-маше, напоминавшая фаллос, увенчанная сверху футбольным мячом; в дальнем углу висели в рамках несколько фотографий полураздетых мужчин и женщин во фривольных позах, одна из них сильно напоминала Бориса Моисеева с серьгой в ухе, на другой в спортивных трусах, с выпирающим животом запечатлён был сам хозяин кабинета, но больше всего Игоря удивила висевшая на стене рваная грелка, под которой на листе ватмана было выведено: «Разбойский порвёт, как Тузик грелку». Судя по оформлению кабинета, в Разбойском причудливо сочетались природное или выработанное бесстыдство, болезненные склонности и неординарное чувство юмора. Он протянул Игорю короткую жирную руку с толстыми, унизанными перстнями пальцами. Рука была влажная, пожатие слабое, как у гея.

– Вы человек опытный, Ирина Шотаевна рассказывала мне про «Жилкомплекс». Надеюсь, вам у нас понравится, – произнёс Разбойский, изображая улыбку. – У нас совсем другие перспективы, чем в хилом «Жилкомплексе». Имейте в виду, у Ирины Шотаевны лучший отдел в «Инвесткоме», а «Инвестком» – лучшая фирма в России.

На этом официальная часть оказалась закончена. Игорь хотел подняться, но Разбойский неожиданно спросил:

– Как вы относитесь к Достоевскому?

Игорь с удивлением посмотрел на заведующего. «Все начальники в «Инвесткоме» – люди со странностями?»

– Достоевский – великий русский писатель, – осторожно сказал Игорь.

– Великий-то великий, – усмехнулся Разбойский, – а ведь врёт. Родион Раскольников убил старуху-процентщицу. Верю. А вот в раскаяние его – не верю. Полная чушь.

– Болезненный, экзальтированный человек, – подсказал Игорь.

– Разве что. Современный человек, нормальный, не боится совершить убийство. Да, теоретически совершенно не боится. Ему наплевать. Он боится только наказания за убийство. Вот и вся совесть. Совесть – это страх перед наказанием. Освободив человека от страха наказания, вы освободите его от совести.

– Это у кого как, – возразил Игорь, – у многих есть внутреннее табу. Сознательное или даже на подсознательном уровне. Чтобы убить, нужно перешагнуть через табу. Иначе было бы слишком страшно жить.

– Да, нужно перешагнуть, – согласился Разбойский. – Наполеон перешагнул. И вы, если нужно, перешагнёте… Борьба за существование… Почти каждый может…

Игорь промолчал. Не нашёлся что ответить. Этот странный разговор показался ему неуместным. У каждого в душе есть свои бездны, но зачем же их выворачивать? Тем более перед малознакомыми людьми.

– Я могу идти? – спросил он.

– Да, – вяло сказал Разбойский.

Игорь направился к двери.

– А вы, Ирина Шотаевна, задержитесь на минутку, у меня к вам приятный тет-а-тет, – игривым баритоном произнёс Разбойский. Игорь вспомнил про Шейлока.

Через несколько минут, когда Барзани вышла из кабинета, Игорь заметил у неё в руках пачку долларов. Она пыталась их прикрыть, но спрятать деньги было некуда. Едва за Барзани закрылась дверь кабинета, как эти двое, Прошкин и Бельский, ожидавшие в коридоре, вернулись к Разбойскому.

– У Ионы Исаевича бывают заскоки, – сообщила Барзани, – любит пофилософствовать, не обращайте внимания.

– Кто эти двое? – полюбопытствовал Игорь, когда они вернулись в отдел, пока Барзани поспешно открывала сумочку и прятала её в сейф.

– Приятели Ионы Исаевича. Он с ними работал ещё до «Инвесткома».

– Лысый, который с блестящей головой, Бельский, бывший майор милиции, ты с ними не шути, – вмешался в разговор сидевший рядом лысоватый крупноголовый риэлтор с широким, скуластым, некрасивым лицом.

– Да ладно, Дима, – попыталась приструнить Барзани.

– А что, какие секреты? – зарокотал Дима. Игорю показалось, что он слегка пьян. – Как они шили для мёртвых тапочки, а Бельский их прикрывал?

В отделе у Барзани всё оказалось иначе, чем в Перово. Там Игорь за два месяца почти ни с кем не познакомился. Люди приходили, уходили, разговаривали, что-то делали, но при этом в воздухе висело ощущение полного разброда и спячки, работал лишь один Гейдар. Здесь же не то чтобы существовал спаянный коллектив, – через короткое время Игорь обнаружил, что многие терпеть не могут друг друга, постоянно доходило до стычек, – но и невооружённым глазом было видно, что люди заняты делом, делают деньги, каждый в соответствии со своими способностями. Игорь относительно скоро стал различать лица. Не все. Бóльшая часть риэлторов – здесь они назывались экспертами – появлялась на фирме редко, только на собрания и дежурства или когда у них проходили сделки. Но были и такие, кто целыми днями торчали на фирме, как бы образуя ядро.

Вот Михаил Волосевич, «демагог», или «златоуст», как назвал его про себя Игорь, прожжённый циник, хитрец, необыкновенно общительный, исключительно умелый в обращении с людьми, – этот целыми днями сидел на телефоне, разглагольствуя с невидимыми, неизвестно откуда появившимися клиентами. Он любил показать, что всё знает и умеет, хотя в действительности всё обстояло совсем не так, врал, иногда при этом выразительно делая знаки, какие, мол, лохи сидят по ту сторону провода, шутил до одурения – разговоры его выглядели искусственными и наигранными. Игорю казалось удивительным, почему это не чувствуют собеседники Михаила, однако у того не было отбоя от клиентов. Волосевич легко, весело и ловко собирал с них деньги.

В недавнем прошлом Михаил работал чиновником, подвизался на очень хлебном месте в префектуре, в отделе, занимающемся оформлением земли для инвесторов, но погорел и, говорили, едва откупился. Сам он рассказывал по-иному. Что сменился начальник (прежний действительно погорел) и стал расставлять своих людей на ключевые должности.

В отдел к Ирине Шотаевне Волосевич пришёл стажёром чуть больше года назад. Он и ещё несколько человек последовали за своей наставницей Элеонорой Ивановной из другого отделения. Но, в отличие от остальных, Михаил быстро адаптировался и вырос до старшего эксперта, обогнав Элеонору Ивановну. Между тем старший эксперт отличался от простого тем, что приносил «Инвесткому» общий доход больше шестидесяти тысяч долларов за год. Выше старшего считался только главный, приносивший свыше семидесяти пяти тысяч. За это у главного повышался личный процент. Но главных экспертов было всего несколько человек на весь «Инвестком».

Элеонора Ивановна, бывшая наставница Волосевича, представляла собой полную противоположность своему недавнему ученику. Женщина прямая и открытая, кандидат наук, вынужденно ставшая риэлтором из-за того, что в институте, где она работала, два года не платили зарплату – сотрудников выживали, чтобы сдать помещения. В около-пенсионном возрасте Элеонора Ивановна всё ещё гордилась, что лет в двадцать врезала по морде слишком нахальному ухажёру, комсомольскому вожаку. В отличие от более молодых коллег, Элеонора Ивановна не дурила клиентов, принципиально не делала инвестиционные сделки, по завершении сделок не отбирала у клиентов документы, а потому, хотя сделок у неё было много, в передовиках она не числилась и к тому же находилась в состоянии перманентного вялотекущего конфликта с Разбойским. Элеонора Ивановна постоянно возмущалась его неразборчивостью, криминалом, его приятелями Прошкиным и Бельским, трудовыми договорами в одном экземпляре, но больше всего – из-за этого она несколько лет спустя и ушла из «Инвесткома» – позднейшим изобретением инвесткомовских юристов: подписывая трудовой договор, эксперты одновременно должны были написать и приложить к нему заявление об увольнении по собственному желанию с открытой датой.