Казачий алтарь

Мой брат! Служба так затянула, что иной раз удивляюсь самому себе. Она поглощает все время, настраивает на особенный лад мысли. В конечном итоге, этот триумф Германии, ее фюрера и простого солдата, был бы невозможен без детальной разработки операций летней кампании. Я горд причастностью к славе германского народа и оружия!

Квартирую в предместье Ростова, в Александровке, в уютном домике. Сад спускается к берегу Дона. В другом, еще меньшем домике, живет хозяйка, особа средних лет. Впрочем, она прилежно следит за чистотой. И охотно помогает фельдфебелю готовить еду. За год моего наблюдения над славянами я пришел к твердому убеждению, что их вполне можно использовать в качестве слуг, поваров, прачек и работников других профессий, которые не требуют особой ответственности. Все они ужасно ленивы и болтливы! Третьего дня я стал невольным свидетелем расстрела военнопленных, когда в штабном «Мерседесе» проезжал через овраг. И поразился тому, что смерть они принимали достойно. В целом, русские заслуживают снисхождения. В отличие от тебя я не сторонник расовой теории. Славяне интересуют меня постольку, поскольку будут полезны моему народу…

Ну, вот. Я начал письмо в состоянии крайнего возбуждения, испытывая неодолимое желание поделиться ужасом только что пережитого, а теперь успокоился, обрел твердость духа, как и подобает потомку рыцарского рода. Когда неделю назад на легком самолете «физелер-шторхе» я прилетел в Ростов и увидел с высокого берега Дон, заливные луга, панораму степи, расстилающейся на десятки километров, в душе моей шевельнулось странное чувство, как будто я это уже все видел! Несомненно, отозвалась кровь прадедов, героев-тевтонцев!

И последнее. Мой шеф намекнул, чтобы я не удивлялся, если вдруг получу новое, высокое назначение. Скорей всего, к Иодлю, в ставку. И как знать, может быть, нам удастся встретиться. Не передать, как порой тоскую по семье, по Луизе и Мартину, по матушке, по нашему родовому гнезду в Тюрингии… Напиши, как идет служба в министерстве. Уж не твоим ли хлопотам и покровительству твоего давнего приятеля, имперского министра Ламмерса, обязан я продвижению по службе? Ради бога, прошу этого не делать! Жизнь фюрера, ходившего в штыковые атаки и ставшего великим полководцем, – вот пример для подражания!»

В конце июля по приказу командующего Северо-Кавказским фронтом маршала Буденного конники 17-го кавалерийского корпуса были сняты с побережья Азовского моря и брошены к линии фронта, чтобы закрыть многокилометровые прорехи, образовавшиеся вследствие поспешного отступления армий.

Пока части 15-й Донской и 12-й Кубанской казачьих дивизий вели сдерживающие бои на рубеже реки Кагальник, основные силы корпуса занимали оборонительные позиции по берегам Еи.

Сабельный эскадрон 257-го полка, в котором служил Яков Шаганов, форсированным маршем прибыл к станице Канеловской. Солнце уже клонило к закату. Береговую низину широко пересекала тень от холма. Глаза казаков, изможденных зноем и длительной скачкой, невольно шарили по манящей речной глади. Искупаться бы! Но вместо этого – зычная команда на построение.

Подождав, пока коноводы угонят лошадей в лесополосу, за околицу станицы, старший лейтенант Макагонов и политрук Пильгуев встали во фронт эскадрону. По рядам прошелестело: «Равняйсь! Смирно! Равнение на средину!»

– Товарищи красноармейцы! Казаки! – громко обратился Макагонов. – Вот и пробил час нашего первого боя. Немцы не за горами. Ничего, что начинаем воевать с обороны. И в обороне храбрость нужна не меньше, чем при наступлении. Остановим фрицев, а затем погоним обратно, до самого Берлина!

По раскрасневшемуся сухощавому лицу командира эскадрона обильно стекали струйки пота. Но он, не замечая этого, глянул на политрука, достающего из планшетки сколотые листы бумаги, и торжественно сообщил:

– Сегодня получен приказ товарища Сталина! Немедленно доводим его до вас!

Пильгуев, молодой, крепкий парень, сделал шаг вперед, строго посмотрел серыми глазами вдоль шеренги. Но сдвинутая на затылок пилотка, вопреки желанию политрука, придавала ему вид мальчишеский, вовсе не командирский.

– Приказ Народного комиссара обороны Союза ССР N 227 от 28-го июля 1942 года. Город Москва.

– И двух денечков не минуло, – заметил кто-то из бойцов.

– Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население, – политрук повысил голос. – Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором. Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

– Что правда, то правда, – вздохнул дядька Петька Матвеев и ругнулся.

Политрук заговорил громче.

– У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину. Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеет возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага…

Яков невольно ощущал, как слова приказа входили в душу с леденящей прямотой. Никаких воинственных призывов – горечь самоосуждения. Вместо лозунгов, прославляющих армию, – болевой укор, что люди проклинают ее. Лица казаков, видные Якову сбоку, задумчиво застыли.

– Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности. Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы нам это ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу. Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов. Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину.

Внимание Якова отвлекли три немецких истребителя. Их нельзя было спутать и по виду, и по характерному, прерывистому рокоту моторов.

– Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции… Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования. Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками надо и поступать как с предателями Родины. – Политрук облизал пересохшие губы, продолжил чтение срывистым от напряжения голосом. – После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры. Они сформировали более ста штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, приказали им искупить свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой… Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу? Я думаю, что следует.