Страница 69 из 94
Он слышал, как девушка подошла, присела рядом. Душистые пряди мягко коснулись его лица. Она погладила рубец у ключицы; место, где навылет прошла пуля. Чувствуя слабое покалывание вокруг заживающей раны и обволакивающее нежное тепло, он заснул почти сразу. Он спал спокойно и глубоко. Во сне ему чудилось, что он лежит, раскинувшись, на летней, полной душистых цветов поляне, среди сказочного леса, и его мягко согревают солнечные лучи.
Яркое солнце играло по стенам пещеры, било лучами-стрелами сквозь ледяной водопад и рассыпало вокруг радужные брызги. Он приподнялся и сел. Глаза на миг ослепли от света за порогом пещеры.
«Будь здрав, Найден!» – громогласно прозвучало в мозгу.
Он, озираясь, сел на постели.
Крупный величественный старик в светлой одежде был похож на античную статую Громовержца. Седые кудри стягивал серебряный венец. Смуглые босые ступни свободно стояли на земле, покрытой крупными кристаллами льда. Все в нем было слеплено с избыточным благородством: продолговатый череп с очень высоким и светлым лбом, прямой тонкий нос, высокие арки глазниц. Лицо было золотистым от загара и неожиданно молодым. Синие ясные глаза под пушистыми бровями искрились весельем. Грудь покрывала широкая, седая бородища. И борода, и белая грива старца заиндевели и искрились. Чуть усмехаясь, богатырь смотрел ему в глаза.
Слегка нагнувшись, в пещеру вошла девушка, та самая… Она положила в ногах постели широкую одежду, сотканную из грубой белой шерсти, и присела на край.
Тело ее сияло сквозь легкое облако. Ветер играл пушистыми светлыми прядями. Между тонких бровей сияла звездочка. Ясные, умные глаза, казалось, вобрали в себя небо. Быстрый взгляд лучистых глаз, и лицо девушки ярко порозовело от смущения, на румяных губах задрожала улыбка. Прозрачные ризы вокруг ее тела стали плотнее и через секунду скрыли ее волшебную красоту. Она вновь едва заметно улыбнулась, видимо прочитав его беспорядочные мысли.
– Ведогона, дочь, – вновь беззвучно произнес старец и указал глазами на девушку. – Она питала твою жизнь через златую нить, от сердца к сердцу. Сейчас мало Солнца, ей трудно. Живи сам!
– Как я здесь… – его хриплый, сухой голос разбил замерзшую тишину.
– Сияна принесла тебя на загривке и положила в этой пещере, – последовал ответ. – Ты был ранен… Смерть уже держала тебя в зубах. Но Сияна услышала ее шаги…
– Римская волчица… спасительница… – Он протянул руку и погладил зверя по загривку.
Старец улыбнулся одними глазами.
– Не надо говорить, только думай, мы слышим тебя. На Ясне мысль слышнее слова.
– Сияна до конца прошла путь животных Терры… – прозвучал в его сознании нежный девичий голос. – Ей внятны речь и мысли. Чутким сердцем она беду и радость различает и первая спешит на помощь. Но она последняя из чудных сих зверей… Тысячелетия назад могучей расой мудрецов, божественных Бореев, были созданы крылатый конь, и белоснежный волк, и птица-сирин, и волшебный лебедь, и благороднейший единорог. И разум, и тела животных тех равно казались совершенны. От диких предков их отличали высокий рост и белоснежный цвет роскошной длинной шерсти. Но верные и добрые созданья перед коварством хищных нелюдей не устояли. Они погибли или одичали во время войн и смут…
– Кто вы? – спросил он мысленно.
– Мы – Веди, – ответил старец. – Ты на Ясне, ты гость святого острова… Я – Бел. И это имя значит Солнце. Оно звучало как Авель, Аполлон, Белун…
Короткие зимние дни мелькали, как светлые всполохи. Он все еще лежал, набираясь сил. Память возвращалась медленно, отдельными яркими вспышками, но с каждым днем он все неотступнее и тверже вспоминал себя, с тоской и томлением думал о Лике, с печалью и жалостью – о матери, с горечью – о Юрке. Однажды он спросил, можно ли было спасти его друга? И получил суровый ответ:
– Нет, он не умел смотреть сквозь пламя…
Старик и девушка были рядом почти неотлучно. Чувствуя его муки обретения памяти, девушка осторожно клала его голову на свои колени и мягкими ласкающими движениями перебирала светлые пряди его волос: за время болезни волосы превратились в золотистую гриву, а борода стала гуще и тверже. Иногда девушка напевала песню, похожую на древнюю молитву, и тогда видения прошлого складывались в осмысленную цепь.
Все это время, кроме чистой воды, налитой в березовую чашу-кап, он ничего не пил. Около его ложа стояла миска, грубо слепленная из необожженной глины. В миске алела зимняя промороженная клюква и брусника, и он изредка пробовал ягоды, но без аппетита. Тело уже не просило земной пищи, но мышцы на удивление быстро крепли, наливались силой и жаждой движения.
Однажды он проснулся раньше обычного. Забытое ощущение могучей, распирающей мышцы силы вернулось к нему. Над Ясной занимался погожий зимний рассвет.
– Вставай, сыне, я помогу тебе одеться, – позвал его Бел.
Он встал, слегка пошатнувшись с непривычки. Старец бережно окутал его широким белым плащом с отверстием для головы, туго опоясал поясом, скованным из серебряных пластин. Получилось подобие просторной, удобной одежды. Старец взял его за плечи и резким движением разогнул их, придав его телу горделивую правильную осанку.
– Теперь пойдем, я покажу тебе нашу Ясну.
Ведогона протянула ему березовую чашу-кап, полную свежего, пахнущего летними травами молока.
– Дажьбожьи внуци млеко творяше мовью, – сказал старик.
Это был очень древний язык. Остатки его сохранились лишь в самых ранних летописях, которые он когда-то изучал… Но он понял все, что сказал ему старец. Среди зимы творить молитвой молоко могли разве только волшебники.
– Пей, Найден. Это дар Ясны тебе, дважды рожденному.
Не чувствуя холода зимы и ледяного покалывания мороза, он босиком шел по заповедному миру, удивляясь окружающим чудесам, как ребенок.
Ясна оказалась гористым островом, затерянным среди непроходимых болот Приполярья. Южный край Ясны, высокий и обрывистый, круто выгнутой излучиной упирался в большое озеро. Веди звали эту округлую песчаную косу Лукоморьем. На заповедном берегу, не смолкая, шумели столетние сосны. Из-под берега летом били родники, но сейчас, остановленные в беге яростным морозом, они недвижно блестели среди камней.