Страница 68 из 94
Глава 10 Игры бессмертных
С начертаньем белый камень
Мне вручил Архистратиг.
В етер летел среди снежных пустынь. Он сорвался с ледяной шапки полюса, и неприкаянный дух разрушения гнал его над ледяным морем в венцах торосов, над пустой неоглядной тундрой, мимо спящих, заваленных снегом лесов и болот, мимо сдавленных льдами озер и вымерзших до дна речушек. Он выл на разные голоса, трубил в охотничьи рога, скулил и лаял, словно в поднебесье неслись призраки дикой охоты. Стаей перепуганных беженцев катились перед ним разорванные в клочья тучи, по низинам метались снежные вихри и покорно склонялись перед нашествием понурые северные леса. И лишь одна искра света сияла из бескрайней тьмы на его пути.
Бревна костра были выложены пылающей спиралью. И ветер споткнулся, закружился на месте, словно неукротимая сила скрутила его. Туман и обрывки туч свернулись в воронку, в магический зрачок тайфуна. Грозовая энергия полюса свилась в жгут, в ствол могучей молнии и устремились вниз.
Молнии заплясали вокруг костра, наполняя воздух дыханьем грозы. Зеленовато-синие всполохи беззвучно уходили в мерзлую землю.
У костра лежал человек. Светлые волосы смерзлись и оледенели. Веки пожухли, склеенные тонкой ледяной коркой. Тело было мертвым, закаменевшим на холоде. Постепенно оно оттаяло, посмертная гримаса сошла с лица, мышцы снова стали мягкими. Разряды молний сотрясли его пустую, погасшую оболочку. Скопившаяся в тканях «мертвая вода» впитывала живительные разряды.
Костер вспыхнул, раскрылся, как цветок, искры взлетели густым роем, на снегу заиграли алые всполохи. В огненный круг вбежала женщина, вокруг ее обнаженного тела струился тонкий радужный покров, похожий на полярное сияние. Резкий зимний ветер подхватил и раздул серебристый водопад ее волос. Тело ее затрепетало в беззвучном танце.
Женщина повторяла движения пламени, она взлетала над костром и низко припадала к земле, кружилась, как огненный вихрь, ее волосы струились под ветром и серебристыми кольцами ложились на мерзлую землю, когда она, прогнувшись в поясе, запрокидывалась назад. Он видел танец сверху; костер сиял, как широкое косматое солнце, и танец завораживал, манил, звал и вновь затягивал в огненный круговорот жизни. Всплесками рук, изгибами тела, бросками и кружениями женщина рассказывала о чем-то мучительно знакомом, страстном, желанном. Она была звездным огнем, и ледяным остывшим камнем, и чуткой волной, и резвой беспечной рыбкой, и гибким тростником, и плакучей ивой на ветру, и летящей над морем птицей, и смертельно раненным оленем, и легкой, зыбкой, как пламя, душой, бьющейся в тисках плоти. Танец говорил о страсти зачатия и муках рождения, о сладости зрелой любви и последних смертных объятиях матери Земли.
Огонь взметнулся выше, забушевал, разгоняя мрак. Женщина легко запрыгнула на раскаленную каменную плиту и пробежала по огню. Алые прозрачные угли рассыпались на тысячи искр. Огонь не причинил ей вреда, но тело ее засветилось ярче. Алый бешеный танец продолжался. Он даже услышал отдаленные звуки, первобытную музыку зимнего ветра и барабанный бой. От частых глухих ударов дрожал синий воздух поляны. Ха-тум-тум… Ха-тум-тум… – словно резкий выдох и стук сердца.
Его потянуло вниз, к огненной женщине, к ее ослепительной красоте. Грохот горного обвала настиг и смял его, он оказался свержен вниз и вновь пленен плотью. Он больше не видел костра. Слепая тьма и ледяная тяжесть нестерпимо давили и обжимали загнанную в тупик испуганную душу. Запертая в мертвом теле, она в ужасе металась в ледяной клетке. Первым вернулось ощущение нестерпимой боли. Но вновь повелительно и яростно забил барабан: ха-тум-тум… ха-тум-тум. Тело содрогнулось и выдохнуло, выдавило из груди мертвый застоялый воздух, и сердце затрепетало, как птица-подранок, и глухо ударило. Оттаявшее от жара костра тело вспоминало дыхание, его ритм и тысячи своих почти незаметных, согласованных движений. Проснувшаяся кровь упругими толчками наполняла тело.
Женщина услышала стук его сердца, выпрыгнула из пламени и легла рядом, тесно прижавшись к нему. Правой рукой она коснулась его ладони, и он ощутил жар ее пальцев, левую положила на лоб – рука была легка и прохладна. Боль ушла. Блаженство затопило тело, оно жило, дышало и медленно наливалось теплом. Сквозь горячие женские руки в него перетекала сила и жизнь. Женщина мягко коснулась его лица, поцеловала в губы, чуть раздвинув их бурую, омертвелую кору. Подула, даря живое дыхание, теплое, сильное, нежное, как вешний ветер. Ее сияющие глаза были последним, что видел он, погружаясь в сонный омут. Из глубины их шел звездный свет, и сияние этих очей утешало, обещало радость и жизнь…
Он так и не смог вспомнить наяву того обнаженного огненного танца. Только во сне изредка приходило странное видение, обдавая восторгом и жаром.
Он очнулся от слабой пульсирующей боли в груди, приоткрыл тяжелые веки; со всех сторон его обступали землистые сумеречные своды. Белый шерстяной плащ укрывал его до подбородка, под головой – сухой упругий мох. Это была маленькая пещера, скорее природная ниша, вымытая дождями в крутом склоне оврага или холма. На стенах пещеры искрился густой морозный иней. Над входом, как застывший водопад, блестел каскад прозрачных сосулек. Почему он неподвижно лежит в темной сводчатой норе? Почему лесная поляна и густые ели, видные в просвет, покрыты высоким снегом? В памяти мелькали несвязные обрывки: ночь, костер… Юрка… Он силился вспомнить происшедшее… Может быть, его сгреб медведь или…
В щеку дохнуло влажным теплом, он чуть повернул голову и встретил немигающий волчий взор. В глазах зверя светились ум и лукавство. Волк шершаво и горячо лизнул его щеку и улегся у постели. В проеме пещеры мелькнул солнечный зайчик. В струях ледяного водопада заиграла радуга. Со спокойным удивлением он подумал, что, наверное, умер. Видение не могло принадлежать миру Земли. Девушка, одетая в прозрачный свет, в мягкое, не слепящее солнце, слегка нагнувшись у низкого входа, вошла в пещеру. Вокруг ее тела струился тонкий радужный покров, но она казалась обнаженной. Длинные серебристые волосы были распущены и ручьями сбегали на ее плечи и спину. Глазам стало больно от непривычно ярких красок, веки отяжелели, и он с облегчением прикрыл глаза.