Страница 67 из 120
Морроу выпил еще глоток и продолжил:
- Мой дед умер рано, я и не видел его никогда. Когда основное призвание – бить кого-то мечом по голове, не удивляйся если ударят в ответ. Под Кальрудой его и ударили, когда он попробовал отобрать у еще молодого Фельта двадцать лет назад орианские земли. Фельт таких все свою жизнь щелкал как орехи, щёлкнул и моего деда, который, веря в рыцарство плохо понимал суть настоящей стратегии. Братьев отца, обоих, также посекли там. И отец стал главой дома, причем без какого-либо спора внутри. И с самого детства я им восхищался. Орлан Морроу невероятно умный человек, истинный интриган с непомерными амбициями, знающий все Орианские школы мысли, умеющий думать на десять шагов вперед. Я всегда любил таких людей, людей сложных внутри и весьма хрупких физически. С тех пор как я рос, отец также особо выделял меня, хоть это и сильно бесило моего младшего братца. Орлану Морроу также нравится сложность и хрупкость, наверное, потому что таковой была моя мать. Она происходила из маленько рода, подчиненного Морооу со времен самого Айноса, и в том дому ее с детства не любили. Она оставалась очень болезненной, и невероятно умной. Вот только если ум моего отца навсегда остался искажен влиянием деда, бесконечным лозунгами «Дом Морроу должен быть великим», то она не подверглась таким идеям и из-за этого представляла собой обаятельного человека. Вот только, все мы смертны, и нашу семью уничтожило то, что десять лет назад моя мать погибла от чахотки.
Алишер подозрительно посмотрел на Гриффа:
- Ты слушаешь меня, или же брага уже ударила по мозгам?
- Она, конечно, ударила, но я все слышу.
- Так вот, с того дня мой отец сильно отстранился от нас, стал затворником окончательно. Причем самым ужасным видом затворника – с гигантскими, глупыми планами. Ни меня ни Рами это долгое время не касалось. Вот только, со временем, затворничество моего отца начало приобретать отчетливые, мерзкие стороны. И связано это с родственником, которого я упоминал, но сознательно не по имени. Мою сестру зовут Кири. Простое имя, короткое, дала мама. Ей всегда нравились короткие, ясные имена. Кири прекрасная девочка, очень похожая на мою мать, как характером, так и внешностью. С самого детства она также болела, однако из-за того, что мы, Морроу не самые бедные люди в Алуе, эти болезни не приняли страшного характера. Так вот, где-то три года назад я начал замечать, что мой отец очень странно смотрит на мою сестру. Очень странно, как-то не по-отцовски. Рами оказалось плевать, я же люблю Кири больше жизни, потому что она - цветок, не созданный для грязного мира, единственное что мне ценно. А чуть дальше, – Морроу начал говорить с издевательским придыханием и странной ноткой презрения. – я начал замечать, синяки под глазами, постоянные слезы, то что мой отец чересчур много времени стал проводить именно в спальне сестры, со странными, крайне долгими визитами... И это вызывало у меня подозрения, страшные подозрения, ведь как я и говорил, моё главное свойство - пошлость. Но я не мог поверить, ведь с детства отцом я восхищался, и прекрасно понимал, что в его голове есть своеобразная, но мораль, особо четкая по отношению к родственникам. Дом Морроу построен на защите своих, в нем никогда за все его существование не происходило внутренних споров. Внешних хоть отбавляй, кого мы только не убили, кто нас только не убивал, но внутри, даже когда люди совершенно точно были соперниками, никто друг друга не трогал. Это негласное правило, традиция. «Только семья сильна», таков девиз моего дома. Вот только, как-то раз при разговоре с Кири я заметил, что она крайне… Осведомлена в вопросах плотских утех. Ну ты, наверное, понял, что я люблю шутить на такие темы, и я с удивление увидел, что она их понимает. Поэтому я надавил на нее, и узнал, что именно, делал с ней отец, когда они оставались наедине, в спальне. Как именно он держал бледные руки, заламывал ее слабое тело, игнорировал ее слезы, и, как минимум раз в неделю, насиловал.
Грифф замер. Он понимал, что вещи, о которых рассказывает Морроу страшны, и происходил не только разговор об очень личных вещах, а исповедь о безусловном личном позоре.
-И тут я возненавидел отца. Это произошло быстро, потому что Кири самое ценное что есть в моей жизни. Единственная память о моей матери, которое нельзя потерять. И с того момента я желал отцу смерти. Вот только, повел себя неосторожно. В тот же день я взял меч с твердым намерением прекратить жизнь моего отца. Это четкое желание, и я почти добился своего. Они сидели в кабинете, с Рами, когда я зашел и хлестнул его мечом. К несчастью, мой идиот брат успел схватить меня за руку. В тот же момент меня прорвало, и я начал кричать, так как никогда не кричал, пока мой брат пытался меня успокоить. Я спрашивал, как он посмел тронуть свою дочь, и я видел в его глазах вину и понимание. Рами заломал меня так как если что-то и дала ему природа так звериную силу и нрав, и мой отец нервно сказал: «Мой мальчик, ты сильно ошибаешься». Но я видел в его глазах, что он лжет мне. Как лгал всегда. Я знаю почему подобное произошло, это очевидно, что Кири стала заменителем моей матери для него. Вот только, как я начал понимать, мой отец и в моей матери всегда видел прежде всего кусок мяса для утех. Поэтому, он и сотворил это все. Меня посадили под замок, мой братец поверил отцу, и за это я его ненавижу. А спустя пару месяцев под замком меня отправили к тому, кто должен был перевоспитать меня. К Френсису. Отцу казалось, что Френсис похож на него, но на самом деле, оказалось, что Френсис Каннский гораздо человечнее. С первого же дня я рассказал почему меня отправили в «обучение», а точнее в плен к нему, и он просто обнял меня вместо слов. Поэтому, я очень люблю старика, он действительно верит в клятвы, действительно хороший человек. К несчастью, сейчас это мало помогает, в сложившийся ситуации. Как думаешь Грифф, мы сможем победить в войне с Лотайром?