Страница 2 из 3
–Моника, ну перестань, перестань уже, хватит уже реветь, – ласково бормотал Александр успокаивающе поглаживая спину, прижавшейся к нему всем тельцем, возлюбленной, – зажило же, и рука почти нормально работает, – подвигал левой, покрытой ужасающими шрамами рукой, – и нога тоже, уже почти и не хромаю, – попытался дрыгнуть правой, обнимаемой бёдрами жены, ногой.
–Ну, ты! Не хулигань! – хихикнула, вытирая слёзы, Моника, – не делай так, а то я, опять, на тебя "нападу".
–"Нападай"! Я "готов", – попытался шутливо выпятить грудь, "поверженный", прижатый женщиной к постели, муж.
–Ой, да ну куда там, – ласково зашептала губы в губы, глаза в глаза, Моника, – тоже мне "герой"! Только что "капитулировал", полностью "сдался" мне "в плен", – нежно, слегка, коснувшись, распухшими от страсти губами, губ возлюбленного, опустив голову ему на плечо, замурлыкала прямо в ухо, – мой ты теперь, только мой, никому тебя не отдам, никуда больше от себя не отпущу…
"Ну да, так и есть, как ляпнул тогда своим дурным языком, так до самой свадьбы и заживало," – покосился Александр на левую руку. Изнемогая от нежности, слыша и ощущая всем телом мягкое, сладкое посапывание мгновенно провалившейся в глубокий сон, той которая, только что, стала с ним одной плотью, упрекнул сам себя, – "эх, Саня, Саня, на что, на какую жизнь ты её обрёк? Сколько ей пришлось перетерпеть только за этот год, а что ещё впереди?"
[Глава многочисленного семейства Моники, ведущего свою родословную по женской линии от славного дома де Мендоса, узнав о решении, седьмой, самой любимой и балованной дочери; идальго, старший из четырёх братьев, жёстко-властно управляющий финансовыми делами всего рода Сан-Хуан-де-Эстебан, буквально "встал на дыбы".
–Этого не будет никогда!!! – взбешённо возопил, услышав, по окончании семейного обеда, неожиданную новость, отец, вскочив с "тронного" стула.
–Будет!!! – не менее яростно возразила избалованная сверх всякой меры, заласканная всеобщей любовью гордячка, – я люблю его и я решила, значит так будет! Даже – если мне придётся отказаться от всего, даже – если вы все отречётесь от меня, я – всё равно буду его женой! Потому что, это, для меня, главное в моей жизни!
Спеленатую объятиями старших братьев и сестёр, кусающуюся, плюющуюся, истерично визжащую Монику, унесли в её комнату и оставили в объятиях отчаянно плачущей матери:
–Деточка моя! Хорошая моя, красавица моя, умница моя! Ну что?! Ну, что ты делаешь? Одумайся! Одумайся, родная моя! Умоляю тебя! Одумайся!
–Мама! Мамочка! Да как ты не понимаешь?! Я ЛЮБЛЮ ЕГО! Вспомни, я хоть раз в кого-нибудь влюблялась? Никогда! А тут… Когда мы, в первый раз, случайно, встретились, я в его глаза заглянула… У меня земля поплыла из-под ног… Да я, скорее руки и ноги дам себе оторвать, чем откажусь от него…
А наутро, бледная до синевы, холодно смотрящая поверх головы своего "любименького папочки", спокойно выслушала его "вердикт":
–Дочь МОЯ! Ещё раз тебе повторяю! Этого не будет никогда! Скорее небо упадёт на землю…
–Значит так и будет! – безаппеляционно прервала строптивица своего отца, – если будет надо, то ОН обрушит небо на землю. Ты, папенька, просто не знаешь, с КЕМ ты пытаешься состязаться…
––
–Александр Васильевич, так значит, это для тебя крайне серьёзно? – полковник дослушав сбивчивую речь, стоящего в его кабинете, навытяжку, подрагивающего от волнения, лучшего офицера своей воинской части, встал из-за стола и подошёл плотную к "новоиспечённому" штаб-капитану, – ты так волнуешься…, я б даже сказал, ты напуган…, хотя, – командир быстро глянув в глаза Алекса, задумчиво затеребил пальцами серебристую бороду, – никогда б не подумал, что тебя может, что-либо, так сильно напугать…, а я тебя знаю… Саша, с какого возраста ты со мной? С четырнадцати, с тринадцати?
–С двенадцати, Герман Сергеевич.
–Да, действительно, запамятовал я что-то…, это ж получается, мы с тобой, уже двадцать лет, бок о бок?
–Да. Получается так.
–ДорогА она тебе?
–Очень…, очень дорогА.
–А, по-хорошему, значит никак?
–Нет. Не хотят. Ни в какую. В монастырь её упрятали.
–Понятно… Ну что ж, – задумчиво наклонив голову прошагав пару раз туда-сюда по кабинету, решительно вернулся за стол, – я завтра же…, – выглянув в окно на разгорающийся день, – нет, сегодня. В столицу. К королю. А там, посмотрим, кто кого…, – отпуская кивком головы обмякшего, от зарождающейся надежды, молодого мужчину, – иди, Саша, мы её отобьём, непременно отобьём…
––
–Его Величество не может вас сейчас принять, – холодно проблеял козлоподобный старикашка выйдя в приёмную комнату из королевского кабинета, – он, сейчас, крайне занят, знаете ли…
–Хорошо, – разъярённый гвардейский полковник помотал, багровым от еле сдерживаемого гнева, лицом оглядывая высокомерно-сдержанно похихикивающих придворных, – тогда так, – засунув два пальца за туго застёгнутый воротник, как бы пытаясь ослабить, потянул его и покрутил шеей, – раз, уж, у короля Испании, такая короткая память, – шагнув к столу, за которым ёрзал, поудобнее устраиваясь, королевский секретарь, – попрошу, ВАС, вернуть его величеству, вот ЭТО, – положив головной убор на стол, снял с шеи и аккуратно положил рядом Орден Святого Фердинанда, – может быть ЭТО, напомнит ЕМУ, то ЧТО он мне сказал менее месяца тому назад!
–Вы!!!… Вы, забываетесь!!! – тоненько и тихо заверещал плешивый секретарь, – заберите, —подскочив со стула, боясь прикоснуться, как к раскалённому, отталкивающе задрожал сухими ручками над орденом, – прекратите ЭТО, полковник, не устраивайте скандал!, – залепетал ещё тише, бросая быстрые взгляды на любопытствующе потянувшихся к происходящему придворных.
–Это ВЫ, уважаемый, забываетесь! Или не знаете с КЕМ, вы сейчас разговариваете, – равномерно-властно зарокотал в ответ голос офицера.
–Ах, Ваша Светлость, – метнулась к столу вертлявая дамочка, – ну, откуда же, наш Педро, ничего не желающий знать, кроме наших, "домашних" дел, может знать, что с ним, сейчас, разговаривает кузен Российского Императора?
Побелевший от ужаса старичок, присел на задрожавших в коленях ногах, как от удара дубиной по голове:
–Я ещё…, ещё раз схожу к Его Величеству…, и ещё раз доложу о ВАС…
–Точнее сказать, вы, сейчас, сделаете ТО, ЧТО должны были сделать сразу, – хихикнула, закрываясь веером, дамочка. "Брызгнула" кокетливым взглядом, поверх переливающихся радужными цветами перьев, на полковника и резво удалилась к, нетерпеливо ожидающей её, группке.
––
–Друг мой! – взяв полковника под руку, король неспешно прогуливался по огромному полутёмному кабинету, – вот видишь, до чего, иногда доводит эта таинственность и секретность? – иронично-негромко рассмеявшись, чуть оглянулся на семенящего вслед за ними секретаря, – этот засранец, даже и не подумал о том, что, как бы я не был занят, для тебя у меня всегда есть время… Ну, рассказывай…
–Я помню…, – король задумчиво потёр пальцами лоб, – нет! Точно, точно помню того офицера, о котором ты мне сейчас говоришь…, Алекс…, глаза такие…, то ли голубые, то ли серые…, а вот взгляд…, мне, тогда, почему-то, подумалось, вот человек, который вообще ничего не боится…
–Так и есть. А вот сейчас, сейчас он напуган, а когда, такой человек, чего-то боится, может случиться большая беда…
–Ну-ну-ну! – успокаивающе возразил глава государства, – всё образуется, в конце концов, король я или не король?
–Без всяких сомнений, всё образуется, Ваше Величество, – проблеял сзади госсекретарь.
–Герман, – продолжил, не обращающий на меканье "старого козла", король, – а что для тебя значит этот молодой человек? Ведь не за каждого своего офицера, ты готов, так, швыряться честно заслуженными орденами.
–Я служил с его отцом. А потом, потом, когда он осиротел…, в-общем, это МОЙ СЫН.