Страница 64 из 88
Утро, как всегда, сморит тяжёлым сном, не пробудишься. Не понятно, где явь, где полуночный бред. Хорошо, что боль практически ушла. И подушка снова мягкая, и рука шевелится, покалывает мелкими иголками. Чувствует. Значит, живая.
Скрипит дверь, натужно, будто ругаясь. Так она только с одним гостем – с бабкой Фросей. Шепчутся с Катенькой. И не разобрать о чем, только как пострел, сквозь бубнеж прорываются Фросенькины матюки. Эх, чертовка-бабка! Сколько в ней силы! Аж завидно.
Брякает ведро, скрипит дверь. Тихо.
Аккуратные шаги до плиты, щелчок зажигалки, пыхтение газовой конфорки. Катенька ставит чай.
— Катя, ты завтракала?
— Нет еще, только встала. Шуметь не хотелось, вы ведь, наверное, опять всю ночь не спали.
— Ну, конечно, я же не молодуха, как ты, нет у меня такого ангельского сна. Помоги подняться, не хочу больше лежать. Может сегодня лучше будет, попробую встать.
Катенька безропотно помогает. Черт знает, что на самом деле в душе у этой девочки. Но не дергает, не тянет, поддерживает аккуратно, давая возможность понять свои истинные силы. А их, как на зло, нет. Вот и выгнала бы ее на улицу, а сама бы тут что? Противно. Должна ведь ненавидеть, а приходится быть благодарной.
— Я кашу могу заварить, геркулесовую. Быстренько. Будете?
— Не хочется мне твоей каши. Может блинов напечешь, а?
— Ну, блинов, так блинов. Напеку. Пока посидите, я за ведерком схожу, выносила во двор, а потом сушила.
Вот как она так, а? Ее с блинами приткнула, как девку дворовую, а она тут же про ведро. И вроде бы ласково говорит, а стыд удушливой волной опаляет щеки.
Через пяток минут приходит, несет ведро, пролитое по краям кипятком, чтобы не холодно было сидеть. Стыдно, опять стыдно, но до туалета не доползти. Он, хоть и полухолодный, но все-таки отделен от общей комнаты, спрятан за дверью в сенях. А тут получается, возле кровати. Но нужда — она совесть не слышит. И скрипя зубами, отворачиваясь, приходится перебираться на край кровати, чтобы аккуратно снять белье. Катенька, будто и ничего такого в этом нет, тут же разводит теплой воды для подмывания. А потом уносит все и с каким-то особым рвением утирает пол.
— Я сейчас блинов напеку, а потом еще бульон поставим. Вам пока рано тяжелое есть, да и всухомятку бы не надо. Давайте, я вам потом почитаю?
— Сама решу, что мне можно есть, а что нет. И что я, дурная что ли. Сама почитаю. Не мельтеши, Катенька. Лучше завтрак приготовь. Тебе ведь и самой хорошо питаться надо. Кто будет, не знаешь?
— Нет, тогда не сказали, рано еще было. А потом не пошла. Да какая разница.
— Костик всегда о дочери мечтал, я знаю.
Катенька дернулась, побледнела. Закусила губу и прочь, к кухонному столу и плите — готовить.