Страница 46 из 88
Дом председателя просторный. На несколько комнат. Его пятеро взрослых детей уже давно разъехались. А хозяйка приспособила пару комнат под гостевые. Иногда приезжало начальство. Раз в полгода — фельдшер из района, проводил медосмотр населения. Да и так вот, как сегодня, иногда заявлялись пришлые.
Окна большие, деревянные, с резными ставнями. Красота. Не то что современные, пластиковые. Безликие и холодные. На крыше скрипит флюгер, показывая, что там выше, где-то над двухметровыми сугробами, хозяйничает ветер. Во дворе телега, видимо в ней и привез Петр незадачливых путешественников. И какой дурак, в смысле водитель, решился ехать на машине в такую глушь по непогоде и бездорожью. Четыре ступени кажутся снова непреодолимым препятствием. Но холод навязчиво приглашает пройти внутрь, а дыхание и покашливание Рыжего за спиной и вовсе не позволяет показать свою слабость.
Хватит. И так достаточно видел. И слишком много о ней понял.
Ни к чему это все. Ненужное. Шелуха.
У порога в самом доме встречает хозяйка, старенькая добродушная Евгеньевна. Имя у нее нерусское, вроде Жозефина. Оттого и зовут ее всю жизнь лишь по отчеству. Она помогает развесить тулупы, приглашает к столу. Шепчет, старательно заглядывая в глаза, что гостья уснула. И надо бы хоть часок подождать. Не гоже молодуху мучить, чуть не померла от холода. Сердце бьётся где-то в горле, и снова темнеет в глазах. Но руки Петра крепко сжимают плечи в безмолвной поддержке.
Держись, Люда, держись.
Ну что же, чай так чай. Немного можно и передохнуть. Сил набраться. А потом в омут с головой. Потому что слишком режет глаз оставленная у порога чья-то большая спортивная сумка, битком наполненная вещами. Нехорошо на душе, противно до тошноты.
Но снова стыдно. За свою слабость. За свой противный характер. Потому что не бывает чистого счастья. Не бывает легко. Не бывает просто. Но приходится тянуть время, пить ароматный согревающий хозяйский напиток. Слушать мирскую беседу хозяев. Делать вид, что не чувствует настороженных взглядов вездесущего Петра.
И мед, липовый, белесый, как масло, застревает где-то в горле, когда на пороге вдруг появляется она. Опухшая, потрепанная после сна. Стоит, кутается в большой хозяйский плед, смотрит своими огромными ясными глазищами. В упор. Без капли страха и стыда.
Тварь. Как же посмела она сюда заявиться.