Страница 27 из 88
Костик родился мелким и худеньким, будто недоношенным. Как только обрезали пуповину, сразу увезли реанимировать. Отдали на третий день. Орущего, сморщенного. Любимого.
Еще неделю их продержали в больнице. Здоровье Люды оставляло желать лучшего. Впрочем, доктор объяснил без прикрас - рожать больше нельзя. Врожденная патология матки , плюс первый аборт. Вообще не понятно, как она сейчас ребенка выносила.
С роддома, в подарок от горсовета, к выписке выдавали красивую пеленку с широким атласным бантом и тепленьким байковым одеялом. В него и завернула малыша. Но Костюшка истошно кричал, выворачиваясь из кокона, не желая даже на секунду успокаиваться. Так и вышла она в коридор, растерянная, с орущим кульком.
У огромного окна, практически на выходе, стояла свекровь и Игорь. Та крепко держала его за рукав, не позволяя даже сдвинуться с места. А новоиспеченный папаша с ужасом смотрел на враз как-то постаревшую жену и на конверт с родным сыном.
Люда выдавила улыбку. Подошла сама. Протянула к мужу сверток, приоткрыла уголок, чтобы он получше мог разглядеть малыша.
— Шалава, нагуляла и тычет. Не верь ей, сынок. Видно сразу, не твой это…
Руки затряслись. Прижала к себе ребенка и, не задерживаясь, вышла за дверь. Действительно, не его. Только ее, больше ничей.
Ад в одной комнате с орущим дитем муж выдержал ровно неделю. А потом съехал вместе с матерью обратно в отчий дом. Лишь попросил помочь жену с уборкой. Не гоже мать вести в застоялый грязный дом. Пришлось ехать. Ради себя, ради Костика.
С утра, как только Игорь ушел на работу, укутала сына в пару одеял, взяла пакет с тряпками и порошком и уехала на автобусе. Отмывать старухино жилье.
В доме было не топлено, холодно, сыро. Пока натаскала дров, воды, Костик проснулся, захотел есть. Покормила, не разворачивая. Даже если он там уже мокрый, теперь его не помыть, не сменить на сухое. Он тут же от холода обмочится снова. Кое-как его убаюкала, принялась за уборку, давясь слезами и мучаясь от болей в спине. Организм после родов восстанавливался с трудом.
Когда протирала пыль с подоконников, случайно приметила книгу. Черную, обтянутую бархатом, закапанную свечным воском. От любопытства открыла и обомлела. Внутри лежала ее фотография. Вырезанная из их семейного фото. С Игорем они делали снимок в ателье, примерно через пару месяцев после свадьбы. На ее лице были выжжены глазницы, расчерчено чем-то острым все лицо, и на груди нацарапан углем черный могильный крест.
Фотография выпала из рук, за ней из книги полетели иглы, потянулись черные, перевязанные особыми узлами, нити, посыпалась удушливая сушеная сон-трава. И карточка с молитвой за упокой.
Возможно, в тот самый момент она вдруг поняла, что муж ее не любил и, наверное, никогда не полюбит. И дело не в ворожбе, а в том, что между ним и свекровью ей места нет. Да и не было никогда.
Умываясь слезами, наскоро прибралась, уже особо не стараясь, собрала ребенка и уехала домой, в общежитие.