Воробышек

Так. Стоп. Где она?

Небо заволокло низкими тяжелыми тучами. Выскочив на проселочную дорогу, по которой люблю бегать по утрам, огляделся по сторонам. Вдали мелькнула светлая голова, удаляющаяся в сторону усеянных рожью полей, колоски которых словно стремительные волны огромного зеленого моря, подчиняясь упрямому ветру, гнулись к земле и тут же выпрямлялись.

Короткой вспышкой сверкнула молния. Где-то далеко послышался раскат грома. Воздух стремительно наполнялся озоном. Над самой землей тут и там сновали шустрые ласточки. Деревья, кустарники, травы, цветы – все перешептывалось между собой. Природа предвкушала скорое очищение, готовилась смыть с себя ненавистную пыль и въевшуюся грязь, чтобы каждой своей клеточкой вдохнуть новую жизнь, выстиранную и свежую.

Неспешным бегом я начал путь в сторону Евы, ускоряясь с каждым шагом. Быстрее. Быстрее. Еще быстрее. Я практически нагнал ее. Легко и просто. Даже дыхание не сбилось. Она шла босиком по заросшей мелкой муравой дороге, удаляясь от дома, обхватив руками свои тонкие бледные плечи. Ветер трепал ее платье, игриво норовя забраться под юбку, раздувая ее парусом, и путал длинные волосы, будто впервые учился заплетать косу.

- Ева… Стой… Стой же ты…

Резко тормозит и оборачивается, от неожиданности я практически налетаю на нее. От падения нас спасает лишь моя реакция и рефлексы. Ее же нос, холодным прикосновением клюет меня куда-то под ключицу. Руки сами обнимают ее, крепче стискивая объятия.

Попалась!

Ведь попалась же?

Но Ева пытается вырваться, неистово обрушив на меня свои маленькие кулачки, не способные причинить хоть какой-либо значимый вред.

- Ты вообще кто такой, Королев? -  Злится. На грани уже. Глаза сверкают. - По какому праву задаешь мне такие вопросы? - Красивая такая. - Что ты смотришь на меня так, будто я не дождалась тебя из армии? Ты мне никто! Я ничем тебе не обязана! Ничего не обещала! Господи, да ты даже не знаешь меня! Ты просто блаженный слепой котенок! Не видишь ничего вокруг себя! И не хочешь видеть! Живешь в своем маленьком выдуманном мирке за пазухой у человека, которого не тоже совершенно не знаешь! Не Герасим главный дурачок в Заречном, это – ТЫ!

Ослепляющая молния и вслед за ней оглушающий раскат грома обрушился на наши головы. А затем из свинцовых низких туч на изнывающую от ожидания дождя землю полетели косые ножи.

Влажные длинные светлые волосы липнут к коже, путаются под пальцами, пока я зарываюсь в них ладонью, притягивая дерзкую, наглую, до невозможности красивую девчонку.

Ненавижу ее.

Ненавижу и презираю.

Потому что люблю так сильно, что иду против собственного отца.

Целую ее. Жадно. Больно. Сильно. Глубоко.

И получаю такой же страстный ответ, отчего срывается мой последний стоп-кран.

Прости, отец, но сегодня твоя жена снова станет моей.

Не даю больше ни единому слову вырваться из этого прелестного рта. Хватит, наговорилась.

Довела!

Хочу, наконец, вспомнить, как сладко внутри нее, как приятно и горячо. Никто я тебе, говоришь! С силой вжимаю в себя нежное тело. Буря обходит стороной, задевая нас лишь краешком проливного дождя. Но и эти нечастые капли беспощадно бьют, не промахиваясь. Мокро, контрастно, хорошо. Так надо. Смыть с себя прошлое, грязное. Начать новое, чистое. Прохладные капли закипают на нашей коже, срастающейся при соприкосновении.

Она не сопротивляется. Нет. Ева подается навстречу. Целует также злостно и так же горячо и жадно. На грани наслаждения и боли. На грани здравомыслия и безумия. Сдирает с меня промокшую футболку. Помогаю ей. Наши движения рваные. Торопливые. Ей нет никакого дела до нежности, я чувствую, с каким наслаждением она проводит своим языком по гладкой горячей коже на моей груди, и не могу больше себя сдерживать! Шепчу, как сильно хочу ее, как прочно она засела в моей голове и в сердце, как она нужна мне, важна, необходима. Как ревную ее до белой пелены перед глазами. Как люблю ее до готовности противостоять всему миру.

Затыкая мой фонтан откровений порочно-сладким поцелуем, Ева ложится на упругие стебли колосьев, приминая их к земле. Притягивая меня к себе. Здесь, снизу, под тяжелыми соцветиями зерновых полно нежных, насыщенно синих васильков. И Ева на этом ковре из зелени и лазури прекрасна, как сама мечта.

Горячие ладони мои скользят вверх по белой коже, задирают мокрую юбку тонкого летнего платья. Вижу треугольник кружевного светлого белья, отодвигаю его в сторону, прикасаясь к набухшим гладким лепесткам. Ева ерзает, подается навстречу пальцам, под которыми растекается вязкое желание, источаемое нежной розовой плотью.

ХОЧЕТ!

Хочет меня также сильно, как и я ее.

Приспустив спортивные штаны вместе с бельем, высвобождаю до боли тугой и блестящий член. Девчонка жадно разглядывает его и улыбается. Шальная. Дикая. Заведенная.

Немного мешкаю, потому что защиты у меня с собой нет. Но Ева обхватывает меня своими охрененными ногами и тянет на себя, шепча «быстрее» и «пожалуйста» и, кажется, «котеночек».

Этот, сука, «котеночек» бесит меня!

Наплевав на защиту, подаюсь вперед. Нависаю над Евой, опираясь на одну руку. Второй помогаю себе протиснуться в нее. Такую узкую и тесную, что приходится сжать челюсти. Выдержка подводит в очередной раз. Глядя в серые, замутненные похотью глаза, вхожу на всю длину одним быстрым и жестким движением.

Меня резко отрезвляет странное знакомое ощущение разрывающейся преграды, хотя девушка ничем не выдала боль. Опять.

«Какого хера?» мелькает в голове и, затаив дыхание, выхожу из нее.

Липкие разводы ненавистной мне крови вводят в состояние ступора и легкого помутнения, потому что она не может быть девственницей. Я точно знаю!

- Егор! В глаза мне смотри! – слышу где-то на задворках сознания, проваливаясь в темноту.

Сука, где я провинился в этой жизни?!

Глава 49.

- Егор! Егооор! – прохладные ладошки скользят по моим щекам. Кажется, бьют. Кажется, сильно. И, наверное, больно. Покалывает… – Вот не смей отключаться! Слышишь меня! Ну не первый же раз, Королев! Будь мужиком!

Ева так искренне возмущается, что мне становится смешно.

И я смеюсь. Вроде бы…

- Ты меня в гроб вгонишь… - еле ворочая языком, пробормотал я, перед этим выругавшись трехэтажным матом. Вслух или про себя – сам не знаю.

Медленно пытаюсь открыть глаза, ощущая боль от яркого дневного света. Впереди по пронзительно синему небу стремительно проносятся серо-белые облака. Кое-где выглядывает солнце. Над головой качаются недозревшие еще колоски ржи и лазурные макушки полевых цветов.

Васильки…

Кстати, вы знали, что это сорняк?

Так странно… В море ничем не выразительных, одинаковых, шаблонно тонких высоких и матово-зеленых колосьев вырастают совершенно непохожие на них яркие, необычные, прекрасные цветы, синие словно капли упавшего на землю неба… И именно из-за своей уникальности среди ровного строя насильно взращенных искусственно выведенных культур с удобными и полезными характеристиками эти свободолюбивые, жизнестойкие и упрямые растения обретают статус сорняков. Потому что другие. Выбиваются из общей массы. Не годны на корм скоту.

Так и с людьми…

Надо мной склоняется растрепанная Ева, и я скольжу взглядом по девичьему телу.

Мы сырые. И грязные. Все в травинках, песчинках, землинках… По мне ползают пронырливые черные муравьи, а на остром плече у Евы притаилась божья коровка. Очистились, называется, под дождиком. Но на душе, действительно, светло, прозрачно и хорошо.

И воздух кажется вкуснее. И небо кажется яснее. И жизнь ярче. Лучше.

Хочется кричать от распираемых чувств и эмоций. От восторга. И просветления. Будто из комы вышел.

А голова пуста, как накачанный до скрипа воздушный шар. Одно неловкое движение – лопнет со страшным хлопком. Ворон распугает. Что ж, эта девица, видимо, окончательно вынесла мой мозг за пределы черепной коробки.