Воробышек

- Ты что тут делаешь? – я искренне возмущен, потому что приказал девчонке оставаться снаружи.

***

Как только Настя оставила меня на пороге приюта и поторопилась на лодочную станцию за Лолитой (хотя я на самом деле не уверен, что это действительно имя той девочки), я твердо решил, что сестре нельзя соваться туда одной.

Дикий необузданный страх потерять Настю, последнего близкого и родного человека, душил своими огромными холодными скользкими щупальцами. Бездействие было подобно смерти.

- Ты знаешь, где на Мрачном лодочная станция? – спросил я у Гели, вбегая в пустынную игровую с обшарпанными, покрытыми масляной зеленой краской стенами.

- На Мрачном нет лодочной станции. Мы с папой раньше каждые выходные там бывали, я точно знаю.

- Должна быть. Ну или причал какой-нибудь с лодками. Подумай, хотя бы примерно, с какого берега искать.

- Причал есть у одного дядьки. Он живет на озере. Но папа с ним не дружил.

- Где это?

- Минут двадцать  через лес. Надо выйти к памятнику, а потом по тропинке вдоль озера. Точнее не вспомню даже.

- Ясно. Спасибо, Геля, - развернулся я, намереваясь выйти наружу через то же окно, что и девчонка.

- Стой! Ты куда?

- Гель, мне надо уйти. Там Настя. Я должен ей помочь!

- А что с ней?

- Долго объяснять. И ты еще маленькая.

- Что? А сам-то! – обиделась на меня подруга. – Я с тобой пойду.

- Это может быть опасно.

- Я с тобой! Без меня ты вообще в лесу заблудишься!

На озере я бывал лишь раз. На том самом памятнике в один из праздников на девятое мая. И при свете дня мог заблудиться, что уж говорить о ночи!

- Ладно. Только идти надо прямо сейчас и быстро.

Покинув территорию приюта никем незамеченные, мы устремились по маршруту, конечным пунктом которого был тот самый причал с лодками у дома какого-то дядьки.

На удивление мы нигде не плутали и вскоре оказались у старого кирпичного дома. С тропинки нам был виден причал, рядом виднелись две пришвартованные старенькие покачивающиеся на воде лодки.

Свет в доме не горел. Зато рядом, из невысокого то ли сарая, то ли амбара, то ли еще какого непонятного строения доносились странные звуки.

- Жди меня здесь, - приказал я Геле и стал осторожно пробираться к подозрительному месту.

***

 - Я испугалась за тебя! Следом пошла.

- Это ты меня шандарахнула по голове?

- Нет. Тебя мужик какой-то тощий ударил, еще мычал что-то все время. Я спряталась в шкаф, чтобы меня не замелили, а потом этот дядька и тебя сюда засунул. Я так боялась, что он меня заметит!

- Там было много крови! Они убили кого-то!

- Они?

- Их было двое. Настя наверняка у них! Надо что-то делать! Попробуй развязать мне руки!

Геля долго возится. Во многом ей мешает темнота и гипс – приветственный подарок от Машки Картавой.

 Наконец, руки распутаны, ноги я развязывал себе сам. Мы были настроены решительно и воинственно, однако судьба распорядилась иначе.

Внезапно двери шкафа распахнулись, резкий свет резанул глаза, заставляя зажмуриться.

- Так-так-так, - вкрадчиво прозвучал мужской голос, - Кто это у нас тут?»

Глава 37.

ЕВА

Я проснулась еще до восхода солнца. Егор дышал мне в макушку невероятно горячим воздухом, прижимая к себе даже во сне, как когда-то спала и я сама, стискивая в руках облезлого плюшевого зайца. Это воспоминание просто жило во мне и не имело ни начала, ни конца. Я не знала, откуда этот заяц взялся, и что с ним стало потом. Я не могла дать этому воспоминанию какой-либо конкретный промежуток времени. Не понимала, сколько мне лет в этот момент, и вообще не является ли он выдумкой. Хотя, все же последний вариант я отбрасывала, потому как слишком точными были засевшие в голове детали. Кремовый цвет мягкой плюшевой шерстки, длинные уши, которые не стояли торчком, как полагается у зайца, а висели вдоль мордочки, как у спаниеля. Бархатный розовый нос, стеклянные зеленые глаза, выглядевшие совсем, как настоящие. Вытянутое тельце с очеловеченной фигурой и куцый хвостик. Этот заяц пел нежную колыбельную, сопровождаемую переливами звонкого колокольчика. Мелодия больше подходила для музыкальной шкатулки, нежели для мягкой игрушки. Я обнимала его как величайшую на свете ценность и чувствовала, как пушистые лапы обнимают меня в ответ, даря тепло и любовь. А теперь точно также Егор обнимал меня. Со мной такое впервые. Спать в мужских объятиях прежде не доводилось.

Вениамин предпочитал, чтобы я не вторгалась в его личное пространство. Сам он никогда не поворачивался ко мне спиной. Засыпал всегда позже, а просыпался раньше.

Сейчас же я, замерев, прислушивалась к собственным ощущениям.

Меня пьянил аромат свежей весенней зелени, пропитавший все вокруг, в том числе и мою кожу. Аромат молодого мужчины, чьи сильные руки бережно, но крепко прижимают к себе. Острыми лопатками я чувствую твердые мускулы на его груди, а своей везучей на безумные приключения жопкой ощущаю жар в мужском паху. Лицо вспыхивает от воспоминаний, но мне не стыдно, нет. Нисколько. Мне остро, мне ярко, мне горячо, мне… мне понравилось!

Наслаждаюсь моментом, не в силах надышаться Королевым. Его так легко любить.

Да, именно любить. Потому что пора уж признать перед самой собой, что Егор стал совершенно особенным человеком в моей жизни. Впрочем, таким он показался мне и в первую минуту нашей встречи. Близким, родным, надежным. Притягательным, красивым, вкусным. Знакомым, долгожданным, идентичным. Мы совпали с первого взгляда, как две части единого целого.

Недаром же я решила проститься с девственностью, которая вообще-то мне нисколько не мешала. Егор толкал тогда и толкает сейчас меня на безрассудные поступки. Рядом с ним мое тело не подчиняется разуму, а мой разум берет выходной, и тогда внутри царит анархия инстинктов и желаний.

Скоро рассвет, а потому беру себя в руки и выскальзываю из Егоровых объятий и постели. Крадусь в мрачную спальню Вениамина и отдаюсь на суд обжигающим струям воды в душе. Горячие капли бьют по лицу, шее, плечам. Но не наказывают, расслабляют. Выбираться из душа не хочется, потому что без Королева в тело стремительно вернулись холод, слабость и боль, но затянувшимся ранам длительные водные процедуры  не на пользу.

Ну, здравствуй, новый день.

В раскрытое окно вместе со свежим бодрящим воздухом проникают первые бледные лучи рассветного солнца, дикий ор безумного петуха, сопровождаемый кваканьем лягушек с озера и надежда.

Надежда на то, что и сегодня Вениамин проведет день вдали от дома и меня в частности. Надежда на то, что Егор не станет себя накручивать из-за прошлой ночи. Надежда на то, что этот день сделает чуточку ближе мое освобождение.

Довольно долго стою у окна. Слышу, как проснулась Семеновна. Как выходит из спальни Егор. Через минуту он появляется на пороге в спортивном костюме и скрывается за калиткой. На пробежку отправился.

Спускаюсь вниз. Заботливая старушка готовит завтрак. С удовольствием ей помогаю, отмечая, что сегодня женщина необычайно печальна.

На завтрак у нас блины, овсянка, кофе.

- Что с вами, Римма Семеновна? Какая-то вы грустная, - интересуюсь я у женщины.

- Годовщина сегодня у моей Танечки… Четырнадцать лет, как не стало…

- Кхм… Сочувствую вашему горю…

Господи, что еще говорят в таких случаях?!

Нам, одиноким волчатам, выращенным любимым государством, сложно дается эмпатия. Мы с раннего детства покрываемся броней, а такие понятия, как сочувствие, сопереживание, сострадание и жалость притупляются абсолютно у всех беспризорников, а у некоторых и вовсе атрофируются.

Какие чувства испытывает человек, потерявший близкого? Я не знаю. Я одна. У меня никого нет, сколько я себя помню.