Двуликая мать

На долгое время воцарилось молчание. Судя по всему, Данс обдумывал услышанное и пытался найти логическое объяснение, которого не было: трапперы явно потеряли разум в тумане, надышавшись химикатами или получив дозу радиации, а о Матери могли услышать от тех же Детей Атома — таких же психов, поклоняющихся радиации.

Дело раскрыто.

— Как твоя подруга, успокоилась? — через какое-то время спросил Лонгфеллоу.

— Всё будет в порядке, — заверил Данс. — Хотя ей не помешает встряска от всех этих… страшилок.

Вновь Нора почувствовала резкий импульс по их незримому кабелю: давно потерянный ребёнок — Шон, Шон, Шон! — снова норовил вбить клин в их с Дансом выстроенное тяжким трудом взаимопонимание.

Старик странно хохотнул — холодно, будто издевался над его наивностью. Пояснять, конечно, он ничего не стал, будто ждал, что новичок с материка сам дорастёт до какой-то местной островной мудрости. Для Данса жизнь выстраивалась просто и сводилась к правилу «если что-то шевелится — стреляй». Будучи солдатом, он сталкивался с живыми существами, кровоточащими, а теперь ему каждый внушал, что мир полнится духами — незримыми сущностями, что могут иметь почти безграничные возможности.

Нора, как носитель довоенного мышления, знала, что мракобесие и технологии шли рука об руку: чем быстрее двигался прогресс, тем страшнее становились заблуждения тех, кто за ними не успевал, не понимал и, как следствие, боялся. Ещё до апокалипсиса, в эпоху открытий и технической революции, вольготно себя чувствовали темнейшие предрассудки: будто Земля плоская, а прививки калечат детей. Вера в призраков казалась на этом фоне чем-то даже милым и безобидным.

— Мы верим, что остров — живой, и его расположение нужно заслужить поступками и чистым сердцем. Те, у кого на душе смута, здесь долго не задерживаются. Туман скроет дорогу и уведёт в дебри.

— Если вы не ходите вглубь острова, то откуда знаете?

Неизвестность пугала, но она же вдохновляла исследователей на опасные путешествия. Остров, окружённый водой и радиоактивными туманами, идеально подходил в качестве источника для сказок и баек об увиденных странностях. Нора понимала скепсис Данса по поводу того, что кусок камня мог обладать душой и волей, однако точно так же он недавно думал о синтах.

Люди изменчивы, но не мир вокруг. Он существовал задолго до людей — и будет существовать миллионы лет после их неотвратимой смерти. Почему-то эта мысль казалась Норе очень важной. Как волны стачивают камни, так и время неумолимо стачивает их жизни с медленной, садистской неизбежностью. Вдыхая солёный воздух, Нора буквально чувствовала, как жизнь утекала из неё по капле, словно из маленькой, потихоньку сохнущей речушки, впадающей в море.

Если так продолжать и дальше, то от жизни совсем ничего не останется, и Шон погибнет из-за её бездействия, страха перед выбором. Фар-Харбор — это не отпуск, не очередное задание, которое нужно выполнить; это побег, и дальше, судя по всему, ждал только край света. Она не знала, что делать.

— Вам обоим не помешает отдых. Завтра вечером в городе будет праздник в честь «Капитанских плясок» [1], — продолжил Лонгфеллоу. — Ещё там будут танцы — настоящие, без перестрелок… как повезёт. Пригласи свою избранницу, — внезапно предложил он, и Нора невольно улыбнулась, представив лицо Данса в этот момент. Ей хотелось, чтобы он пригласил — действительно хотелось.

— Она не пойдёт, — Данс продрал горло, точно смущённый юнец перед школьным балом. — Я и танцевать-то не умею.

— Странно. С такой-то фамилией, — Лонгфеллоу громко хохотнул, но не в гордом одиночестве: в ответ тихо прошелестела волна. Судя по всему, море было его самым верным слушателем. — Пригласи, — повторил старик немного резко, будто поставил какое-то обязательное требование.

Данс обречённо вздохнул, будто только что проиграл спор с самим собой, и наконец сдался:

— Попробовать можно.

— Я тебя прекрасно понимаю, парень. Сражаться с тварями стало легче, чем общаться с женщинами. Они — твари намного злее, хитрее, властнее! Поди, в словах только разберись, а они уже обиделись…

Романтика в очередной раз натолкнулась на острые рифы манер Лонгфеллоу. Нора свесила ноги с кровати, решив, что больше валяться и подслушивать не хочет; Данс молчал — видимо, из вежливости. Старик был слишком пьян, чтобы следить за словами. К тому же он явно предпочитал компанию призраков — с живыми-то людьми совсем разучился разговаривать.

Часы на пип-бое показывали полдень, однако по небу определить время хотя бы примерно не представлялось возможным: солнце никогда не баловало остров яркими лучами. Местные жители приспособились, однако на Нору действовали удручающе одна и та же серость и молочная дымка у границ города, за которой будто ничего не существовало.

Данс стремительно поднялся при её появлении и торопливо осведомился о здоровье.

— Ни о чём не переживай, — Нора даже не соврала: её ведь не ранили.

Повисла тишина, нарушаемая шумом прибрежных вод. Белая пена соскальзывала с гальки; сотни лет вода вытачивала острые углы, оставляя аккуратные, округлые камушки, столь похожие друг на друга по форме, будто природа не терпела уникальности.

Огонёк сигареты вспыхнул в руке, словно приманка удильщика. Кряхтя, Лонгфеллоу поднялся с валуна, на котором всё это время сидел, отставил пустую бутылку в сторону и засобирался восвояси.

— Пожалуй, мне пора. Благодарю за компанию, молодой человек.

Чем-то Данс походил на Лонгфеллоу — может, поэтому они так быстро нашли общий язык? Прибавить только белые, как морская пена, волосы, отрастить бороду подлиннее — и не уловишь разницу. Лонгфеллоу много болтал, но молчал о самом главном. Он не был слепым и сразу понял, кто тогда постучал в его двери в поисках ночлега, но вопросов не задавал. В знак благодарности Данс помогал по дому и на пристани: отремонтировал старый генератор и радио, залатал пробоины в лодке, обив их стальными листами. Как говорил Данс, пока он мастерил из хлама что-то полезное, то и сам чувствовал себя полезным. Впрочем, оружие и силовая броня тоже позабытыми не остались.

Ближе к закату, когда Нора уже сходила в город за платьем, он пригласил её на праздник, но умолчал о танцах:

— Будет странно, если главные звёзды вечера не придут, верно?

Они слишком долго молчали о личном, поэтому Нора привыкла ловить каждое слово. После побега они будто обросли каменными панцирями, а теперь солёная вода постепенно стачивала их, оголяя уязвимую плоть. Казалось даже, что скоро покажется тот паладин Данс, ради которого Нора пошла на сделку со старейшиной Мэксоном и поклялась уничтожить вместе с ним Институт, правда, затем устроив побег с материка. Сейчас, когда город светился, как рождественская ёлка, в честь праздника, думать о долге перед Братством Стали точно не хотелось.

Глухое зелёное платье длиной по щиколотку выглядело почти новым, только выцвело. Кто-то заботился о нём, подгонял швы и менял подкладку. Лучше всё равно не найти, однако Нора продолжала комплексовать, не привыкнув ещё, что в послевоенном мире совсем другие стандарты красоты. Когда она вышла из лодочного домика, взгляд Данса мгновенно прилип к обтягивающей талию материи, затем скользнул выше — к открытой ключице и белоснежной шее. Нора стеснительно улыбнулась.

— Кажется, я нелепо выгляжу.

— Нет, — Данс проглотил такое привычное слово «солдат».

Сам он остался, как был — в рубашке в красно-чёрную клетку и потёртых джинсах, которые не снимал со дня прибытия в Фар-Харбор.

В городе играла музыка, весело кипел огромный бойлер с болотником внутри, распространяя божественный аромат, а людей было столько, что не протолкнуться. Многих Нора видела впервые — в засаленных свитерах, пропахших рыбой и водорослями, скорее всего, они жили в собственных лодках или под пирсом, как остальные бродяги. Места катастрофически не хватало; мутанты, трапперы и Дети Атома, несмотря на простор, занимали слишком много места. Сам туман гнал людей к берегу — и вытолкнул бы в море, если бы не защита расставленных по периметру конденсаторов.