Друганы

Происходящее на мосту похоже на сильно детализированную батальную картину, где солдаты замерли в защитной стойке, а над их головами зависли в воздухе арбалетные болты. Свет Эотаса виден издалека и разгорается настолько, что затмевает человека, несущего его. Ослепительное знамя рассвета на лбу определённо обожествляет его, но Амбра видит перед собой лишь человека с армией фанатиков за спиной, безвольную марионетку или вместилище чужих амбиций, непонятных смертным. Она крепко сжимает зубы, чтобы не выругаться, и тянется к душе, застрявшей в этой ловушке.

Имя Вайдвена смешано с грязью и порохом Молота Бога, а его жизнь до явления Эотаса развеяна по ветру, но здесь — в чертогах Зимнего Зверя — Амбра пробуждает её через дар Хранителя. Внутри ничего примечательного, как у всех дирвудских жителей: паршивое детство на ферме, строгий отец-фанатик, тяжёлый труд и навязанная вера… что растёт в богохульную ненависть. Амбра ожидает увидеть идеального проповедника, а не разочарованного в жизни парня, для которого смерть родителя — радостное избавление. Разве такой приглянётся лучезарному Эотасу, поборнику всего прекрасного?

Над бедняцкой хибарой встаёт восхитительный рассвет в безоблачном небе, предвещая жаркий день, и вместе с Вайдвеном Амбра встречает его в поле. Бег времени почти незаметен — лишь по нежным касаниям прохладного ветра, качающего колосья, — но момент так и хочется поймать и заморозить. Улыбка на смуглом лице Вайдвена пленяет искренностью, и Амбра отмахивается от мелких недостатков, вроде носа с горбинкой и самостоятельно вкривь подстриженных волос, чтобы запомнить его таким — прекрасным и свободным, забытым всеми человеком.

Она плывёт по волнам памяти и слушает споры Эотаса с Вайдвеном, усмехаясь некоторым дерзким ответам второго. Бог спокоен, его голос всё так же пленительно мелодичен, а доводы кажутся логичными. Амбра тоже не против разрушения божественной тирании, которую те называют заботой о смертных, но осуждает священные войны: если уж хочется сделать людей самостоятельными, то не стоит пользоваться их верой.

Вайдвен на мосту не реагирует на голос; кажется, что и душа где-то далеко, блуждает в тех воспоминаниях. Амбра задирает вверх голову, откуда падает свет, и видит огромный знак Эотаса — три звезды в лучах солнца. История о таком небесном явлении скромно умалчивает, а значит, оно присуще лишь этому воспоминанию.

Когда Амбра всматривается, знак чуть колышется — Эотас и сюда проник!

— Что ты здесь делаешь? — громко возмущается она, словно хозяйка.

«Скорблю. Эта часть меня обречена на вечное созерцание созданной мной же трагедии».

— Ох, бедный король драмы! Обломалась твоя священная война, вот и…

«Я знал, что случится, но отправил Вайдвена на смерть — и не предупредил».

Несмотря на любопытство, слушать его голос противно. Слёзы ярости сами собой бегут по щекам; Амбра вытирает их резким движением и рявкает:

— Сгинь!

Ничуть не задетый, он спокойно объясняет, как собрать душу Вайдвена воедино. К сожалению, Эотас никуда не может деться, но затем хотя бы замолкает, пока Амбра бегает по раскуроченному мосту, листая секунды от взрыва Молота Бога и собирая осколки. Злоба на идейного бога рассвета — защитника людей! — кипит так, что через край переливается. Видимо, теперь он пришёл довести дело до конца, угробив всех, кто остался.

С гибелью Вайдвена на этом мосту смертные узнали, что богов можно уничтожить, — но и не усомнились в их авторитете. Амбре, как одной из букашек, виднее, что ничего с той войны не изменилось, кроме отношения к Эотасу: теперь он может посоревноваться с Магран за звание бога войны и разрушений, а если ещё этот свой свет правильно преломит, то и огонь получит — тогда вообще все лавры украдёт.

Теперь предстояло поработать с последствиями той битвы и в царстве энтропии — настолько яркий остался от неё след. Получив от души Вайдвена осмысленный взгляд, Амбра наконец выдыхает. Как и с воспоминанием о суде, ей приятно принести что-то хорошее в давние события и освободить души от мучений. Как Хранитель, она свой долг выполнила.

— Ты понимаешь, что происходит?

Он на удивление спокоен, как сам Эотас, и кивает. Амбра бы на его месте кричала чайкой.

— К сожалению, да.

— Ты умер и попал к Римрганду. Почему-то Колесо проигнорировало тебя — или же Берас не хочет возвращать такого исключительного…

— Как тебя зовут?

— Амбра, Хранитель. Я… что-то вроде тебя — только бегаю за Эотасом, чтобы не позволить разрушить мир. Теперь он вселился в адрового гиганта, и все не в восторге.

Вайдвен не кажется удивлённым и лишь печально вздыхает, оглядываясь. Его люди, как и противники, висят в воздухе, откинутые взрывной волной — в следующую секунду их уже поглотит пламя.

— Я согласился нести его свет, а ты, по всей видимости, нет.

— Да, я видела, — смутившись, говорит она, — и всё равно не понимаю, зачем ты согласился, если давно потерял веру!

Он снова улыбается — как тогда в поле, перед рассветом, — и на сей раз Амбра содрогается.

— Вот именно: я открыл мир без него, как бы отец ни пытался навязать мне поклонение. Эотасу не нужны последователи — он служит людям и мечтает дать нам свободу. Он не использовал меня, хоть и сильно изменил своим влиянием. Наоборот, как два одиночества, мы стали друзьями, пусть и во многом не сходились во мнениях.

— Вот, ты сам признал, что он тебя поменял! — упрямо гнёт Амбра, отчего Вайдвен беззлобно усмехается.

— Это неизбежно, когда с кем-то общаешься. Не сомневаюсь, что и ты кого-то заражаешь своей… волей.

Уперев руки в бока, она уже думает, что зря выпустила Вайдвена из заточения, но вовремя вспоминает о первоначальной цели — изгнать могущественную нежить из царства окончательной смерти. Все, кого она освобождает, с радостью помогают в ответ, но мысли меж тем занимают слова об одиночестве: сложно даже представить, что столь могущественное существо может страдать от собственной судьбы, быть единственным в своём роде.

Невольно она думает, что Хранителю жить не проще: сколько бы друзей ни было, даже самый близкий не поймёт её дар — конечно, Амбра имеет в виду Эдера. Можно вместе пить в таверне, травить байки, сражаться бок о бок, но с миром мёртвых она столкнётся только в одиночестве. Ей не нравятся такие сравнения, ведь Амбра не высасывает души из тел, в отличие от Эотаса. Возможно, Вайден когда-то умолял обойтись малой кровью в Войне Святого — и вполне мог преуспеть.

Когда связываешься с богами, мир перестаёт быть простым и понятным, нормы морали трещат по швам, а каждый конфликт проверяет разум на прочность, но Амбра уже начинает привыкать. Однако в этом поле нет места другим людям — она просто не может заставить кого-то пройти через подобное испытание лишь из-за собственного страха одиночества. Рано или поздно приходится отпускать нити.

Когда наступает час боя с драконом-нежитью, Амбра уверена в своих силах, ведь на её стороне сражаются слуги Римрганда и души легендарных героев, пусть и не во всём идеальных. Без Эотаса Вайдвен — обычный фермер с боевой подготовкой, ему не хватает храбрости, но ту с лихвой заменяет чувство долга. Вряд ли он думал, что и после смерти возьмётся за меч. Пока дух правителя Укайзо — великий маг воды — обрушивает на дракона настоящий торнадо, Амбра с Вайдвеном подрубают кости гниющих крыльев и мощных задних лап. Выматывать мертвеца бесполезно, но и души не ведают усталости — они шквалом обрушиваются на противника, чтобы подарить достаточно времени. Когда дракон падает на колени, Амбра быстро ныряет под клыкастую морду и вырывает из распахнутой грудины небольшую филактерию. Ледяной ветер тут же уносит останки, словно Римрганду важно наверняка растереть врага в кашу.

Духи разбегаются по снежным пустошам, но Вайдвен с тревогой смотрит на маленький сосуд в руке Амбры.

— Что он обещал тебе за помощь?

Эйфорию после боя как рукой снимает; оболочку её души щиплет не просто снег, а хлад энтропии. Амбра мысленно тянется к телу и чувствует тёплое дыхание — она ещё определённо жива, но это состояние в вотчине Зимнего Зверя абсолютно неестественно. Она пытается вспомнить, но тщетно — так была зла на собственную судьбу.