Отзвуки

Когда его руки скользят под рубашку, собственная кожа кажется ледяной под требовательными прикосновениями. Она должна гореть, но почему-то — тает. Кровоподтёки, оставленные в отместку, ещё долго будут напоминать ему, что разрешение ещё нужно спрашивать.

Сопротивление быстро сломлено, а руки сцеплены за спиной собственным поясом. Квара шипит и извивается, пытаясь сбросить с себя лишний груз, но Бишоп надёжно припечатывает её к полу. Боли нет, только это временно — пока адреналин бежит по венам. Квара не сомневается, что уже скоро найдёт целую россыпь синяков на бледной коже, а боль в мышцах будет напоминать о встрече с ним несколько дней.

Слёзы копятся в уголках глаз от боли, от гнева, от унижения, и великие боги, ей это нравится — чувствовать поражение.

Он наваливается сверху, опаляя дыханием её шею, и усмехается, будто читает проскочившие мысли. Квара вмиг находит новые силы для сопротивления.

— Отстань от меня!

— Если бы ты не хотела, то не прикрыла меня вчера, — Квара уверена, что этот гад сейчас улыбается. — Брось, не строй из себя жертву: мы оба знаем, что начала ты.

— Всё зашло слишком далеко!

Он фыркает и дёргает её руки на себя, будто проверяет надёжность узла; она шипит вновь, понимая намёк.

— Именно. Давай я кое-что расскажу о тебе, маленькая колдунья: ты могла бы сдать меня паладину или совершенно случайно задеть в бою, но для тебя это было бы слишком скучно. Ты с ужасом думаешь о спокойствии, ведь разрушение — твоя стихия.

Его слова сносят все внутренние барьеры самооправдания, однако Квара не готова поддаться из принципа.

— После того, что ты натворил, думаешь, я захочу…

Она краснеет, и конец фразы тонет в смущении. Это глупо — после всех ночей, проведённых вместе, — однако ничего не может с собой поделать. Странно, но он даже не отпускает сальных шуточек.

Штаны вместе с нижним бельём оказываются на уровне колен, мешая ногам двигаться. Квара возмущённо выдыхает, когда чувствует касания уже на бёдрах — издевательски медленные, изучающие. Теперь кожа горит, а внизу живота мгновенно разливается предательское тепло.

— И ты решила, что я тебя заставлю? — он резко вводит в неё пальцы и не может сдержать очередную злую усмешку: — Тут для тебя очень плохие новости, моя дорогая.

Сжав зубы, она подавляет инстинктивное желание двинуть бёдрами навстречу движениям внутри, чтобы этот ублюдок наконец ускорился и перестал над ней издеваться. В мыслях стелется туман, стыд мешается с нетерпением, и Квара уже готова биться головой о пол в припадке, когда он будто решает над нею сжалиться — ну почти.

— Говори, — его рваное дыхание у самого уха заставляет выгибаться, а с губ слетает стон, когда он опирается на колено и прижимается сзади. Он готов ждать сколько угодно; ему нравится дарить мимолётное ощущение контроля, но это лишь иллюзия: едва распробовав, Квара вновь и вновь его теряла, отдаваясь неизвестности. Если Сэнд и учителя из Академии говорили именно об этом, то пошли они тогда к демонам.

Вторая рука уже не удерживает её за связанные руки, а ныряет обратно под рубашку, сорвав пару пуговиц, и накрывает левую грудь. На этот раз движения грубые, и это точно пытка. Квара пытается дышать через рот и не особо размышлять, насколько всё происходящее неправильно и одновременно так приятно.

— В Бездну… — опёршись лбом о холодный пол и прикрыв глаза, Квара злобно выдыхает куда-то через плечо, чуть не сворачивая шею: — Я хочу… хочу тебя, проклятый мудак!

Их маленькая традиция вновь соблюдена, и Бишоп выполняет свою часть. Пальцы покидают её, небрежно растирая влагу по талии, ныряют под живот и легко тянут чуть выше. Квара мгновенно приподнимает бёдра по команде, говоря себе, что так просто удобнее. После непродолжительной возни с одеждой он уже в ней.

Ей всё равно больно и первое время приходится мириться с неудобным положением; пол жёсткий, болят локти и колени. Бишоп жаден и озадачен только собственным удовольствием. Сложно сказать, что возбуждает его больше — её злость, стыд, робость, подчинение или всё вместе, — но моральные издевательства давно вошли у него в привычку. Каждый раз сталкиваясь с ним, Квара не знает, что её ждёт. Отсутствие контроля вполне устраивает уже в процессе, но поначалу она упорно бьётся, пытаясь перехватить хоть какую-то инициативу. В ответ пальцы впиваются в бёдра и держат на одном уровне.

Он вбивается в неё так отчаянно, будто завтра для него не наступит никогда. Дыхание сбивается, она задыхается и скребёт ногтями пол, забывая на время, что до смерти боится любых подтверждений их связи. Думать, насколько глубоко она увязла, и бояться последствий можно чуть позже — сейчас же её волнует только собственная разрядка.

Она сжимается вокруг него и подаётся назад, насаживаясь ещё сильнее. Пальцы сжимают талию, едва не ломая рёбра; его вздох и дрожь над ней всегда странным образом ласкают самолюбие.

«Больше никаких ремней и поясов. Никогда. Никогда!» — решает она, разминая с шипением плечи и переворачиваясь на спину, хотя должна была бы думать, как избавиться от него.

И почему, почему именно наедине с Касавиром, в столь ответственный момент в воспоминаниях прокатываются самые грязные подробности? Она закусывает губу и ёрзает на стуле, как провинившаяся студентка. Тем временем он смотрит на неё в упор, силясь залезть в голову. На миг Квара представляет, как могла бы удариться в слёзы и всё выложить, как на духу. Добрый Касавир ведь поверит в каждое слово молодой, хрупкой как цветок девушки, однако правду, будто кол в мешке, не скроешь: Бишоп никогда не врёт, а особенно искренен в угрозах, так что рано или поздно Фарлонг наткнётся и на её следы.

— Мне нужно было отправиться в Невервинтер по срочным личным делам, но на дорогах неспокойно, а рыцарь-капитан, как ты знаешь, отказала мне в помощи. Джелбун и Бишоп оказались единственными, кто составил мне компанию…

Она молчит о том, что Бишопа встретила намного позже, незадолго до вспыхнувшего в городе мятежа и безумия Муар, о загнанном и усталом виде, о намёках и многих других совпадениях, где впоследствии загадочным образом умирали люди. Страсть кружит голову, но Квару толкает на ложь не она, а страх за собственную жизнь. Всё слишком далеко зашло; по милости Бишопа она стала соучастницей, пусть и косвенно — ведь знала, чем он занимается, и всё равно молчала. Ей хочется верить, что виной тому долг жизни. Скорее всего, в самом начале так и было.

Что бы между ними ни случилось на самом деле, Касавир здесь точно участвовать не должен, как и кто-либо другой. Скопившееся напряжение однажды выльется в полноценный конфликт, и тогда уже она не останется в долгу.

Они обречены — и в этом вся прелесть порывистого, нездорового влечения. Он прав, ей всегда было душно в собственной шкуре — начиная с отчего дома и заканчивая Академией, — и только сейчас дремлющий огонь рвётся по-настоящему. Чувства пьянят; она впервые ощущает себя живой и не хочет возвращаться к прошлому — смерть не многим лучше.

Касавир отпускает её без обвинений, но с тяжёлым взглядом на прощание и надеждой на самоедство с дальнейшей повинной. Как человек, за душой которого есть грехи, он видит их в каждом, хоть в случае Квары он и прав. Возвращаться к себе она боится — первым делом Бишоп стал бы искать её там, — поэтому идёт в самое людное место.

Пока Квара не сделала глоток воды, она даже не подозревала, насколько пересохло горло. Келгар усмехается и предлагает в таком случае перейти на что-нибудь покрепче, но она довольно небрежно отмахивается: не хватало потерять кондицию, когда тебя ищет рейнджер с острой манией преследования. Компания пьяного дворфа, болтливого тифлинга и занудной эльфийки уже не кажется чем-то неприятным. Квара искренне пытается влиться в разговор, но, потерпев ожидаемую неудачу, просто сидит и пялится в пустоты между ними. Зубы отбивают дробь каждый раз, когда скрипит дверь; она просит себя не оборачиваться. Если на проблему не смотреть, то рано или поздно ей надоест… нет, точно нет.